В самом начале этой книги я предложила в тех случаях, когда предметом разговора становится софистический logos, вместо термина "риторика" использовать термин "дискурсивность". Говорить о "софистической риторике" - это, по сути дела, значит с самого начала (как во временном, так и в логическом смысле этого наречия) встать в ряды платоников или, по крайней мере, отдать дань платонизму. "Did Plato coin rhetorikeT' - действительно ли Платон пустил в обращение слово "риторика", подобно тому, как пускают в обращение монету новой чеканки? Даже если Скьяппа окажется неправ в целом, его весьма интересные соображения дают ему право хотя бы попытаться ответить на этот вопрос утвердительно. Как научили бы нас при необходимости Горгий и Антифонт, недостаток свидетельств не означает, что событие не имело места; отсутствие не может служить доказательством. Но отсутствие все-таки налицо: в Тезаурусе греческого языка, ныне обретшем электронное воплощение, нет ни одного "досократического" упоминания слова "риторика". В двух столбцах дополнительного тома священной книги Дильса-Кранца, хотя и неполной, но тщательно продуманной, нас также ждут ссылки только на доксографические контексты и свидетельства. Зато по крайней мере однажды среди подлинных фрагментов встречается слово rhêtor, имя деятеля, в значении лица, выступающего с речью перед собранием: Фрасимах, которого Дионисий Галикарнасский цитирует в качестве одного из основателей смешанного стиля, в речи Peri politeias утверждал, что "несогласные друг с другом, будь они ораторами или нет (kai ton rhêtorôn kai ton allôny\ не видят, что противоречие между ними - не внешнее, но уже внутреннее, что "в их собственных речах отчасти присутствуют речи других". Эти слова - не что иное, как способ напомнить, что rhêtôr, подобно "метеорологам" и "философам", отзвуки поединков между которыми слышны в Похвале Елене, сферой деятельности имеет logos: речь идет именно о "дискурсе", "дискурсивности", а не о "риторике".

Откуда же тогда разговоры о "софистической риторике", или, как выразился бы Ницше, кто о ней говорит? Ответом должно стать: Платон; и потому его диалог Горгий получит подзаголовок Péri tes rhêtorikês совершенно заслуженно. Что прежде Платона это слово в греческих текстах не встречается, было подмечено, разумеется, не раз, но до появления работы Скьяппа никто не придавал этому факту по-настоящему серьезного значения. А между тем все говорит в пользу того, что именно в Горгии, написанном около 385 г., мы присутствуем при изобретении слова "риторика", так же как и других общепризнанных и вошедших в широкое употребление терминов: eristikê, antilogikê, dialektikê и может быть, даже sophistikê. Но дело в том, что в случае с rhêtorikê особые ухищрения были предприняты для того, чтобы читатель даже на мгновение не мог заподозрить, что на его глазах возникает платоновское нововведение: "известная доля риторического могущества Горгия Платона, - отмечает Скьяппа, - затрачивается именно на то, чтобы убедить читателя, будто объективный денотат слова rhêtorikê уже некоторое время присутствует в действительности". Мы в самом начале диалога. Херефонт спрашивает у Пола, "в каком искусстве сведущ Горгий, чтобы мы могли назвать его подобающим ему именем" (448 с), и так как Пол вместо того, чтобы сказать, что же это за искусство, принимается восхвалять его, эстафету подхватывает Сократ, обращаясь уже непосредственно к Горгию: "Ты сам, Горгий, скажи нам, в каком искусстве ты сведущ, и, стало быть, каким именем тебя называть? - В ораторском искусстве, Сократ. - Значит, называть тебя следует оратором". Таков двойной маневр Платона: с одной стороны, tekhnê, мастерство, первично по отношению к мастеру, а не наоборот, с другой стороны, Горгий сам дает название этой tekhnê. Софистика-то же, что риторика, и провозглашено это будет устами Горгия. Швы почти незаметны - Сократ успевает употребить нужный ему термин заблаговременно и так, как употребляют только слова.

Знак равенства, поставленный между софистикой и риторикой, сулит философу двойную стратегическую выгоду. С одной стороны (и этому посвящен весь Горгий), софист-ритор выводится за пределы философии и ее истории. Софист, как и ритор, - или как ритор, кем он и является, - может представлять ценность для образования и культуры (исходя из Bildungsideal, у которого есть свои привлекательные стороны), не будучи при этом ни философом, ни даже критически оценивающим философию мыслителем.

Второе преимущество становится стратегическим при встрече с теми, кто мог бы встать на точку зрения риторики и попытаться выступить в ее защиту: если "софистическая риторика" существует, она, невзирая ни на что, будет представлена - Кораком, Тисием и их сицилийскими спорами о границах, затем Горгием и его последователями - только сообразно эпистемологическому статусу "еще нет", привлекательность которого, по замечанию Скьяппа, оказывается привлекательностью флогистона по сравнению с кислородом.

Свой взгляд на то, как софистика и риторика связаны между собой, и почему культурная педагогика софистов-риторов в лучшем случае еще очень зелена, демонстрирует и Аристотель, когда в конце Софистических опровержений он почти в маоистских выражениях обличает pragmateia Горгия и уроки его предшественников: "Словно если бы некто, обещая передать науку о том, как избежать боли в ногах, не стал бы учить другого ни сапожному ремеслу, ни способу добывать подходящую обувь, но вместо этого дал бы ему множество башмаков разных видов: это помогло бы удовлетворить его потребность (pros ten khreian), но не передать ему искусство" (184 а). Софистика, "искусство" софиста, направляемое лишь насущными потребностями, едва ли даже имеющее право называться tekhne, - вот что отличает его одновременно и от философа, и от совершенного оратора; но и для Платона уже было очевидно, что только философ владеет ключами от риторики, во всяком случае, от того, что сам он называет "подлинной" риторикой.

Наиболее жизненное следствие описанного выше философского изобретения риторики может быть сформулировано в виде совсем простого тезиса, который я изложу пока в предварительном варианте: риторику изобрела онтология с целью приручения - спациализации, опространствления - времени в дискурсе. Помещенное в рамки риторики и обязанное действовать ее средствами, время избирает пространство в качестве модели и находит в нем убежище: дискурс, во-первых, является организмом протяженным (он обладает "планом") и расчлененным (как сказал бы Платон, надо уметь "кроить" его); с более "узкой" точки зрения, он соткан из "тропов" и "метафор" (вы уже слышите, что речь идет о пространстве). Иными словами, существо вопроса в том, чтобы произвести переход от открытого процесса, в котором у всего есть продолжение, и от умения поймать kairos, точку во времени, к topos и topoi, "местам" хорошего красноречия. Итак, отбросим всяческую философию: если существует софистическая разновидность риторики, это означает, что мы должны найти нечто вроде "риторики времени", которая по отношению к риторике пространства была бы тем же, чем логология является по отношению к theöria.