Постараемся, наконец, понять, в какой точке оказываются связаны между собой все эти тезисы. Вымысел слов знаменует разрыв с философией ("Как изгнать из ваших голов философское - то есть непристойное - употребление моих терминов?", Римский конгресс, 544), а значит и новое положение дискурса (в звуках и в омонимичном письме, соединенных в омонимии) и мысли ("в мускулах лба", как у ежа, ibid.). Но мы должны еще пораздумать над вымыслом слова, чтобы поднять последнюю проблему - проблему этики. Лакан намечает ее в Encore'. "Вымысел, возникающий из слова, [...] - вот откуда я отправлялся, когда говорил об этике" (107). В своем выступлении в Риме он рисует разветвление между позицией, которую, пожалуй, на основании самого ее имени следует квалифицировать как философски моральную: это позиция Da Sein, которую он сам занимал в тот момент, - и позицией аналитика, которая определяется тем, что его дело - говорить все, что угодно: "Что-то доставляет ему наслаждение [...], потому что все указывает, более гого, все должно указывать вам на то, что вы отнюдь не станете требовать от него просто «дазайнствовать», быть здесь, как здесь сейчас есть я, но гораздо скорее и совершенно напротив: вы потребуете, чтобы он подверг испытанию эту свободу вымысла говорить все, что угодно" (558). С одной стороны, следовательно, "бытие-здесь", "здесь бытия" и его "пастух", человек от Парменида до Хайдеггера, через Аристотеля; с другой стороны - чистый дискурс, опьяненный сам собой, своевольный и дерзкий, о котором Аристотель даже не знает, что сказать - растение это (впрочем: а что, в точном смысле слова, делает полевой цветок? задает себе вопрос Лакан, 556), или, может быть, бог; но в любом случае он ссылает софиста - и аналитика, добавим мы, - вовне философско-человеческого сообщества. Здесь угадывается и причина умолчаний Лакана, который, будучи аналитиком, остается не меньше, чем любой из нас, человеком. Но трудно поверить, чтобы ему, так часто берущему сторону "языка,* где хранит свой вклад наслаждение" (556), было чуждо при этом хвастовство первых софистов: "Я ручаюсь, что внутри фразы заставлю любое слово выражать любое значение" (55). А в другой раз - с угрызением, из-за которого нет наслаждения с веселым сердцем: "Я чувствую, что язык-это действительно что-то такое, что может двигаться вперед, только изгибаясь, извиваясь, искривляясь, именно так, как - не могу отрицать - я показываю сейчас на собственном моем примере."