Господство механики в науке XVII в. задавало определенные нормы в постановке и решении философских проблем. Обоснованным считалось положение, в котором любые природные явления сводились к фундаментальным принципам и представлениям механики. Природа рисовалась как механическая система, построенная на базе очевидных принципов, где четко и ясно заданы все связи и зависимости, где каждый объект является малой системой с небольшим количеством элементов и однозначными взаимодействиями под влиянием внешних сил. Процессы понимались как количественные изменения, а причинность трактовалась в лапласовском смысле, когда начальное состояние системы однозначно определяет все ее последующие состояния. В силу указанных особенностей картина мира XVII в. и философия, развившаяся на ее базе и, в свою очередь, сама развивающая ее, получила название механистической и метафизической.

В рамках механического понимания детерминизма все действия выводятся из движения материальных частиц и являются строго определенным результатом внешнего воздействия, т. е. необходимыми. В такой картине мира не остается места для случайности, а человек практически лишается свободы воли. Как часть механической системы и сам как таковая, человек оказывается производным от внешних обстоятельств, не зависимых от его контроля. Даже если искать причины в нем самом или внешней идеальной силе (Боге), сама ориентация на нахождение окончательных причин задает жесткие рамки человеческого поведения как необходимо реализующейся схемы. Но это не значит, что философия XVII в. однозначно отрицала свободу, ибо не могла игнорировать центральный вопрос этики — ответственность человека за свои действия. Если нет выбора, а есть лишь рабское подчинение обстоятельствам, то нет и ответственности. Особое внимание этой проблеме посвятил Б. Спиноза, который связал необходимость и свободу: свобода — это существование по собственной необходимости. Для человека выход из зависимости от внешних сил и собственных аффектов заключается в познании их, познании необходимости, в установлении господства разума над чувствами. Такое понимание отвечало всему духу эпохи, заключавшемуся в стремлении познать мир, практически использовать полученное знание и тем самым умножить власть человека над природой.

В целом так же однозначно метафизический характер мышления XVII в. противопоставлял общее и индивидуальное в природе и мышлении. В соответствии с эмпирической методологией, во многом следовавшей традиции номинализма, общее — лишь словесно закрепленная абстракция того одинакового, сходного, которое человек находит в данных чувств или, как утверждалось в трудах материалистов-просветителей, которое соответствует реально сходному в единичных вещах. Но подлинной реальностью обладают лишь вещи, единичные «по своему бытию». Рационализм, продолжая линию средневекового реализма и считая только общее знание достоверным и объективным, считал его коренящимся в мышлении и, следовательно, идеальным по характеру, не присущим природе вещей. Б. Спиноза попытался диалектически связать эти противоположности в понятии о субстанции как общем мировом единстве, как том общем, из которого возникают и в которое возвращаются единичные тела, явления, состояния.

Проблема материального и идеального разрешалась философией XVII в. в рамках поиска субстанции мира, т. е. объективной всеобщей основы, на базе материалистической и идеалистической методологии.

Материалисты исходили из первичности материальной объективной механической вещественности, которая субстанциальна в силу обладания основными первичными неизменными общими свойствами. Таковыми считались те качества, которые подпадали под описание средствами механики и математики. Субстратом этих качеств считались неделимые атомы, а все природные процессы трактовались как движения материальных частиц. Духовное рассматривалось как вторичная — отраженная — реальность, как природное свойство отдельно взятого человека, что давало возможность в дальнейшем понимать сознание в натуралистическом духе.

В рамках дуализма Декарта вопрос о носителе снимается, и материя отождествляется со своим основным свойством — протяженностью, т. е. геометрией. Такое возможно при признании второй — мыслящей — субстанции, непосредственно данной мыслящему субъекту, абсолютно противоположной протяженности и в то же время совершенно ей соответствующей. Духовное наделено своим собственным содержанием и законами его развития, которые не выводятся из ничего более фундаментального. Доведенный до предела, этот подход трудами рационалистов-идеалистов утверждал первичность сознания, рассматривал природу как производную от духовной активности всеобщего субъекта. Однако развитие идеи соответствия материального и духовного позволило Спинозе ввести понятие единой субстанции, где протяженность и мышление в их всеобщности и необходимости оказывались ее атрибутами и тем самым связанными и по содержанию, и по способу существования.

Абсолютизация относительной самостоятельности сознания возможна не только в рамках рационалистической методологии, где упор делается на всеобщих объективных надындивидуальных характеристиках идеального, но и в рамках идеалистического эмпиризма, где чувственные данные трактуются как единственная реальность, данная человеку, для которой невозможно установить никакие объективные общие связи. Фактически, такой подход подрывал возможность научного познания с его стремлением к установлению объективной истины в форме законов, т. е. объективных, необходимых общих связей явлений.