Хотя началом гуманизма как культурной ориентации является эпоха Возрождения, вопрос о человеческом (или нечеловеческом) в человеке был поставлен и по-своему эффективно решен в греческой культуре и философии. Аристотель и Платон определяли человека как политическое животное. Учитывая «зоологический» смысл этого термина сегодня, следует предположить, что для греческих мыслителей данное понятие означало нечто близкое тому, что мы подразумеваем, когда говорим «живое существо». Государство не является чем-то искусственным, а имеет природные основания и встречается у других «общественных животных». И хотя ответ на вопрос, что такое человек, давался с точки зрения самосознания, следует иметь в виду, что греческий гуманизм практически воплощался в «пайдейе» как системе воспитания, включающей не только самопознание, ученость, но и так называемую «заботу о себе», благодаря которой свободный мужчина, рожденный властвовать, учился управлять собой. Участвуя в жизни государства, человек становился цивилизованным и этическим существом, отличающимся от варваров.

Христианство задало новый образ человека как создания Бога и интенсифицировало аскетические практики смирения плоти. При этом социальные проблемы решались весьма эффективно в пространстве храма, где люди, сострадая мукам Христа, учились прощать других людей и таким образом сохраняли единство общества. Вместе с тем христиане любили своих, но боялись и ненавидели чужих. Отсюда история Христианства — это история развития не только моральных мест, но и инквизиции.

В эпоху Возрождения, которое принято считать освобождением человека от фанатизма готики, humanitas понимается не только как человечность, но и как ученость. Новое время исходит из ego cogito и видит существо человека в разумности. Ставка на разум определяет характер воспитания, которое в основном опирается на познание. Знать о самом себе как можно больше, не оставлять без внимания ни одного аффекта, контролировать и оценивать социально значимые поступки правовыми нормами — в этом состоит реализация нового идеала человека. Одновременно с контролем за аффектами возрастает роль человека, понимаемого как субстанция бытия, как субъект истории. Установка на покорение природы реализуется в форме развития науки и техники. Однако освобождение от теоцентризма и практик покаяния, культивируемых Христианством, постановка Человека на место Бога не привели к свободе.

Мысля себя субъектом, а все остальное предметом приложения своей активности, человек направил разум на создание средств покорения природы. Его детища — наука и техника, задуманные как послушные средства, на самом деле постепенно привели к глубокому преобразова -


нию самого существа человека. Мысливший себя господином, он вынужден был изменять себя вслед за изменениями техники, и сегодня техника требует от него таких способностей, благодаря которым он мог бы ее обслуживать. Таким образом, произошло исчезновение, растворение человеческого в цепях циркуляции техники, информации, капитала. Положение только усугубляется по мере развития электронных средств связи. Экранная культура окончательно вытеснила реальность, и сейчас значимо то, что циркулирует по мировой паутине.

Все это приводит к необходимости осмысления самого идеала гуманизма. Критическое отношение к классическому представлению о нем наиболее ярко высказал М. Хайдеггер. Он видел кризис эпохи именно в чрезмерно завышенной самооценке человека и призывал философов быть осторожнее с моралью и гуманизмом. Это инфекционные вещи, которые нужно брать в перчатках, чтобы не заразиться своеобразным «гуманистическим бешенством», которое проявляется в насильственном соблюдении «прав человека». Не всегда обращают внимание на то, что в дебатах об «общечеловеческих» нормах права речь идет об автономном индивиде, европейце, выше всего ставящем индивидуальную свободу.

Несправедливо не замечать, что гуманизм был и остается еще и практическим движением, имеющим добровольную поддержку со стороны сострадающих, но бедных людей. Движение, начатое энтузиастами, такими, как Швейцер, который продолжил старую стратегию создания в рыночном обществе разного рода «моральных мест», обеспечивающих приютом нищих, калек и бездомных, и при этом сумел организовать эффективную медицинскую помощь, сегодня поддерживается могущественными организациями типа ЮНЕСКО. Но и в практическом воплощении идеалов гуманизма таятся свои опасности. Настораживает то, что дискурс гуманизма используется теми, против кого он когда-то был направлен, а именно, представителями государственной власти. Если раньше противоречие человека и государства было вещественным и зримым, то сегодня государство «с человеческим лицом» выдает себя за лучшего друга человека.

Гуманизм сейчас — это большая политика, и в этой связи он нуждается в критико-идеологической рефлексии. Примером является контроль за соблюдением прав человека. В ряде случаев очевидно, что он выходит за рамки морального осуждения и становится формой политической репрессии. Гуманизм, человек и человечность — не только общечеловеческие идеалы и базовые ценности, ориентирующие наше движение вперед, но и конкретно-исторические реалии, которые могут сильно отличаться друг от друга в различных пространственно-временных отрезках человеческой истории. Проблема в том, что если мы примем несоизмеримость представлений о гуманности в разных культурах, то попадем в тупики релятивизма, а если будем ориентироваться на общечеловеческий идеал, то неизбежно окажемся перед неприглядными последствиями европоцентризма. Таким образом, политический и правовой гуманизм может осуществляться не формально, а апоретически, что предполагает спор и достижение равновесия между разными пониманиями «человеческого».

Суть стратегии современного гуманизма состоит в борьбе со злом, а там, где это невозможно, предпринимаются попытки анестезии. Поскольку все, приносящее страдания, негуманно, то общество стремится избавиться от боли, голода, нищеты, жестокости и т. п. Даже репрессивные органы вынуждены сегодня отбеливать свои одежды и обзаводиться службами РЯ. Ширится движение, направленное на защиту лиц, совершивших преступление. Классическое отношение к преступнику характеризовалось жестокой прямотой. Власть как бы говорила ему: ты нарушил закон и теперь будешь сидеть в тюрьме, питаясь хлебом и водой. Хотя комфорт европейских тюрем превосходит средний уровень жизни в иных слаборазвитых странах, но самими европейцами заключение в них воспринимается как бесчеловечное наказание.

Гуманизм и морализм как идеалы остаются бессильными, а при попытке их силового воплощения нередко оказываются репрессивными. Дилемма силы и справедливости решается с помощью современной технологии отбеливания, анестезии, гуманизации силы. Комфорт в тюрьмах, сотрудничество в школах, профилактика болезней, компьютерная война, спекуляция на бирже — это бесспорно лучше концентрационных лагерей, палочной дисциплины, инфекционных заболеваний, кровопролитных войн и разбоя на улицах. Следует всячески ценить государство с человеческим лицом, и мы сами теперь на фоне разрухи испытываем ностальгию по отечески заботливому прошлому. Но оно не бесспорно, и следует напомнить о том, что именно в демократических государствах с высоким уровнем жизни происходят вспышки насилия и терроризма, возрождается расизм, развязываются войны. Хуже того, подобные общественные системы не только ослабляют иммунитет, но и порождают новые, невиданные патогенные вирусы. Ответственность философов, таким образом, состоит не только в проповеди гуманизма, но и в исследовании так называемого зла. Замалчивать не


гативное — значит оставлять в тени то обстоятельство, что производство человеческого исключительно на основе утверждения высоких ценностей не вполне удалось.