Если вы ожидали именно этого и уже заплатили за эту книгу, то возможно лишь одно: идите-в свой книжный магазин и заберите свои деньги обратно. Иными словами, будьте бдительны.

Огромное интеллектуальное напряжение вложено в пророчества и предсказания. Средневековые ученые искали соответствия и развивали заумные нумерологические теории, пытаясь таким образом расшифровать скрытые в библейских текстах сообщения. Они жестоко спорили о значении «малого рога» у зверя с десятью рогами в книге Даниила или об индивидуальности «жены, облаченной в солнце», в Откровении Иоанна.4

В наше время имели место столь же интенсивные попытки раскрыть истинное значение новейшей прогнозирующей системы — марксизма. Карл Маркс полагал, что ключ к пониманию будущего лежит в строгом научном изучении прошлого, и отклонил религиозные пророчества как дикарские. Все же основные положения его представления о мире обладали странным сходством стой же иудео-христианской эсхатологией, которую он отверг. В Ветхом Завете есть Бог, грехопадение, пророки, избранный народ и искупление. Категории марксизма поразительно схожи с ними. В качестве Бога у нас есть история; в качестве грехопадения — капитализм; пророки — Маркс и Энгельс; избранные—пролетариат; а в качестве искупления— коммунизм. Вполне вероятно, что Маркс произошел из длинной линии раввинов.

У средневековых пророчеств и марксистских предсказаний было еще кое-что общее: при всей эрудиции и интеллектуальной изощренности их пророков они оказались бесплодными заблуждениями. Блестящие философские сверхструктуры были воздвигнуты на ложных предпосылках. И именно то, что было ложно в этих предположениях, остается предметом активных дискуссий. В христианской традиции центральное положение против предсказания о Втором пришествии опирается, по-видимому, на известные слова Христа: «О дне же о том. или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но толыда Отец».5

Те христиане, которые остаются более склонными к пророчествам, находили различные способы уклоняться от этого предостережения. Некоторые утверждали, что Христос действительно подразумевал, что никто из людей не может знать дня и часа без помощи боговдохновенных священных писаний.6 Другие заняли оригинальную позицию: хотя Христос утверждал, что никакой человек не может знать дня или часа, люди все же могли вычислить год или месяц.7 С этой позиции было относительно легко объяснить неудачу осуществления предыдущих пророчеств: они или базировались на неверных толкованиях Библии, или должны были просто осуществиться.

Для деистов и атеистов, напротив, ложные предположения были более фундаментальными: реальная причина пророческой неудачи состояла в том, что Священные писания создали Бога, а не Бог создал Священные писания. Первым человеком, который обнародовал такие идеи, был англо-американский демократ и деист восемнадцатого столетия Томас Пэйн. В своей «Эпохе разума», которая пытается показать, что Библия была поддельной, и потрясти чувства читателей, Пэйн высмеял понятие пророчества вообще. «В целом, — писал он, — мистерия, чудо и пророчество — придатки, которые принадлежат мифической, а не истинной религии»; они были рассчитаны, чтобы вызывать благоговение в суеверной толпе, и соответствовали «гаданиям, таким как вычисление гороскопов, предсказание богатства, удачливых или неудачных браков, колдовство о потерянном имуществе и т. д.». Все это, по его мнению, было не чем иным, как гигантской системой мошенничества.8

Все же собственная идеология Пэйна базировалась на некой форме веры в будущее — веры, что разум, наука и прогресс создадут просвещенное, преуспевающее и широко эгалитарное общество обладающих собственностью демократов. И когда Пэйн делал определенные предсказания, например — о возможном неизбежном падении английской финансовой системы, он оказывался так же далек от истины, как и пророки, которых он высмеивал.

То же, только в большем масштабе, произошло и с предсказаниями Маркса о крахе капитализма. Марксизм также опирается на акт веры. Она базируется на иррациональном тезисе, что смысл человеческой жизни и вообще истории в том, что существует объективный порядок действительности, в который человечество переводится путем классовой борьбы — из царства необходимости в царство свободы. Со своим акцентом на классовые отношения и острым чутьем отношения между социально-экономическими переменами и человеческим сознание^ марксизм способствовал многим прозрениям в историческом анализе. Но в качестве проводника в будущее он сравним с чтением по ладони или с гаданием по внутренностям цыпленка.9

Как ни странно, пророки никогда не предвидят путей, которыми их собственные пророчества будут извращены и перевернуты теми, кто приходит после них и действует их именем. Самый влиятельный средневековый пророческий писатель, Иоахим Флорский, был бы изумлен тем, как использовали его пророчества его последователи, тем более что мир, как предполагалось, должен был духовно преобразиться, если многие из этих последователей взялись задело. Пэйн, вероятно, удавился бы, узнав, что его политическое пророчество о способности Америки «начинать мир с нуля» будет использоваться Рональдом Рейганом (или его сценаристами) для оправдания программы звездных войн во время «холодной» войны. Точно так же Маркс, возможно, «остался бы в постели», узнав, что сделает Сталин с его трудами или по крайней мере — кто-то надеется сделать.

Другие, казалось бы, научные предсказания оказались столь же ненадежными. В 1798 году Томас Мальтус написал свое блестяще аргументированное «Эссе о народонаселении», которое предсказало «эпидемии, мор и чуму», так как прирост населения значительно превышает прирост ограниченных ресурсов.10 Население, говорил он, увеличивается в геометрической прогрессии, в то время как производство продовольствия возрастает в арифметической. Человечество навсегда в плену у этого непреклонного закона природы. Несомненно, демографический взрыв — одна из самых серьезных проблем, с которой столкнулся мир сегодня'; в 1999 году население?4мли перевалило через шестимиллиардный рубеж и продолжает расти. Даже при этом вещи не оказались совсем уж далекими от ожиданий Мальтуса. Использование противозачаточных средств, применение высокой технологии в производстве продовольствия и обратное отношение между жизненным уровнем и коэффициентом рождаемости противоречили моральным и логическим основам его теории в применении к «первому миру» Европы и к Северной Америке. Абесспорные продовольственные кризисы «третьего мира» слишком сложны, чтобы умещаться в мальтузианские рамки.

У современных экономистов и социологов нет ни хорошей модели, ни методики сбора данных. Так же, как средневековые пророки строили внушительные интеллектуальные структуры на основе ложных толкований библейских текстов, современные экономисты построили замысловатые математические макроэкономические модели на предположениях, которые существуют только в их собственных головах: что существует совершенная конкуренция, совершенное знание и совершенный здравый рассудок. Все предсказания равно совершенны, пока они не применены к реальному миру. Несколько более широкое исследование Сеймура Мартина Липсета показало, что по крайней мере две трети прогнозов, сделанных американскими социологами между 1945 и 1980 годами, были неверными.'' Как заметил однажды Джон Кеннет Гелбрайт: «Экономисты предсказывают будущее не потому, что знают; они предсказывают потому, что их спрашивают».

Итак, это — отправной пункт: будущее, главным образом — неведомая территория. Мы можем выдвигать гипотезы и оценивать вероятности, но мы никогда не будем действительно знать. Пророчества и предсказания о том, что фактически случится, говорят нам немного или вовсе ничего не говорят. Скорее они много говорят нам об опасениях, надеждах, желаниях и обстоятельствах людей, которые вглядываются в свое собственное будущее, пытаясь представить, на что оно будет похоже.

3 этом смысле полезно противопоставить интерпретации будущего интерпретациям прошлого. Вся история — это «современная история», писал итальянский философ Бенедетто Кроче.12 Мы рассматриваем прошлое через призму настоящего; каждое поколение дает иное толкование прошлому согласно своим собственным предрассудкам и изменению угла зрения по прошествии вр_емени. Но историк неизбежно должен иметь дело с источниками и принимать трудные решения — как выбрать, систематизировать и оценить доступные факты. Написание истории становится диалогом между прошлым и настоящим, в котором каждый информирует другого и влияет на него. Помимо прочего, этот обмен создает неудобные проблемы тем, кто хотел бы надавить на прошлое для обслуживания своих собственных политических или социальных движений. Харизматические фигуры могли бы говорить о возвращении к золотому веку равенства, гармонии и справедливости, которое могло бы проецироваться на донорманнскую Англию или на раннюю кельтскую цивилизацию, но всегда вокруг находятся всякие надоедливые историки, утверждающие, что саксонская Англия была фактически довольно вульгарным местом или что кельты не занимались свободной любовью под омелой. И что еще хуже, такие историки обычно могут подкрепить свои аргументы фактами.

Будущее, напротив, от таких проблем не страдает. В будущем нечто приходит. Проблема фактов просто исчезает и вакуум может быть заполнен согласно собственным интересам и потребностям каждого поколения. В будущем вы свободны: единственным ограничением является ограниченность вашего воображения, а само ваше воображение сформировано обществом, в котором вам приходится жить. В этом ракурсе слова Кроче могут быть перевернуты вверх дном: «Любое будущее — это современное будущее».

Но хотя будущее намного более податливо, чем прошлое, не все пророки могут похвастаться одинаковыми успехами. Как правило, чем более не определено ваше пророчество, тем больше у вас шансов, что к нему отнесутся серьезно. Хорошая идея — избегать конкретных подробностей, таких как дата конца света, например. До сих пор все в этом ошибались, и если кто-то в конце концов окажется прав, то вокруг ьч ^найдется никого, ктовкакой-то степени оценит его знамение. Если вы должны предложить определенную дату, лучше выбрать год за пределами жизни — вашей собственной или ваших слушателей. Иначе вы будете трубить подобно преподобному Уильяму Сэджвику, который в 1647 году примчался в Лондон с захватывающей дух новостью, что Второе пришествие произойдет через две недели. Оставшиеся пятнадцать лет жизни он был известен как «Сэджвик — Судный день».