Это был год, в котором «пятые монархисты» предполагали установить тысячелетнее царство Христово. Согласно Тиллин-гасту, правление святых должно было длиться сорок пять лет, в течение которых будет достигнуто время совершенства. Эта стадия проложила бы путь ко Второму пришествию, когда Христос примет наследие «пятых монархистов» и будет править лично. И опять, хронология была получена от Даниила, который сказал, что блаженны те, кто ожидал 1335 дней. Беря разрушение Храма в 366 году за основу, этот расчет имел в виду, что Христос возвратится в 1701 году.

К сожалению Тиллингаста, действительность отказываюсь соответствовать его вычислениям. Революция была не в состоянии осуществиться в 1656 году и «пятых монархистов» ост&в-ляли, борясь за объяснения и альтернативы. Отправные точки Тиллингаста были явно неверны; требовалась полностью новая структура. Разве Откровение не указало, что Зверь будет править в течение сорока двух месяцев? Разве могли быть сомнения в том, что Зверем был сам Кромвель? И разве он не стал правителем Англии в декабре 1653 года? Отсчитав сорок два месяца вперед, казалось, что Кромвель должен был понести поражение в июне 1657 года, который стал следующей ожидаемой датой наступления тысячелетнего царства Христова.

И опять ничего не случилось. Когда месяц прошел без инцидентов, внимание стало все более и более сосредоточиваться на 1666 годе, который уже явно содержал число Зверя. В течение нескольких кратких моментов казалось, что пророчество наконец осуществляется: Великая чума*, сопровождаемая Великим лондонским пожаром**, казалось, предвещала Апокалипсис. Но чума не делала различий между «пятыми монархистами» и нераскаявшимися, а пожар не стал прелюдией всеобщего пожарища. Пересмотренные пророчества оказались так же неверными, как и первый вариант Тиллингаста.

К этому времени «пятые монархисты» как политическое движение были фактически сломлены. Их ультрарадикализм вкупе с воспоминаниями о Мюнстере и опасениями социальной неустойчивости внес вклад в консервативную обратную реакцию, которая завершилась в итоге восстановлением монархии Стюартов и возвращением Карла II в 1660 году. Как ни странно, милленаризм «пятых монархистов» помог создать будущее, противоречащее всему, что они отстаивали. Внутри общей антиреспубликанской реакции углублялось недоверие к апокалиптической мысли вообще — развитие, которое укреплялось рационалистическими ценностями, связанными с научной революцией. Политически и интеллектуально милленаризм становился в Англии маргинальным.

Дело, однако, не заглохло. В течение семнадцатого столетия Антихрист пересек Атлантику и Апокалипсис стал американизированным.

В колониальной Америке милленарианские традиции, переданные из Англии, были менее интенсивными, но более широко распространенными. Отсутствие мощного истеблишмента церкви-государства уменьшало потенциал религиозного конфликта, в то время как относительно открытая политическая и социальная окружающая среда позволила милленари-стским идеям войти в господствующую в обществе тенденцию. До середины восемнадцатого столетия американский милленаризм мыслился в чисто религиозных и возвышенных терминах. Религиозные лидеры Новой Англии полагали, что они были «командированы в дикую местность», где они учредят общинные христианские Утопии, что станет моделью для остальной части мира. Отсюда полшага до убежденности, что американцы облечены миссией установить тысячелетнее царство Христово. Вскоре некоторые из ведущих священников в штате Массачусетс начали помышлять о том, что Второе пришествие может иметь место в Новом Свете, а точнее — в Новой Англии.

В течение 1750-х годов, в ходе стратегической и военной борьбы между американскими колониями и Новой Францией за контроль над континентом, этот милленаризм стал преувеличенно политизированным. Объединяя раннюю форму американского империализма с сильным ощущением религиозной судьбы, кальвинисты в Новой Англии обратились к будущему, в котором Бог «расширяет свою империю от Восточного до Западного океана и от рек Канады до оконечности Америки». Но французы расширялись на запад от своей базы в Канаде, а богоизбранные люди окружались силами Антихриста. Если «Дьявол, Римский Папа и французский король не будут побеждены, тысячелетнее царство Христово будет отсрочено на неопределенные времена. Будущее всего мира, с этой точки зрения, зависело от того, что произойдет в Северной Америке. Победа в войне с французами и индейцами была существенной предпосылкой для установления Царства Христова на земле/' •

Когда победа пришла, изменилась вся психология колониальной ситуации. До этого американские колонисты зависели от Британии, нуждаясь в защите от своих католических врагов. Теперь, когда французы сошли со сцены, связь с метрополией стала намного более свободной. В этих условиях британские последующие попытки ужесточить контроль американских колоний произвели немалое негодование и сопротивление, которые нашли свое выражение на все более радикальном языке гражданской и религиозной свободы.

В растущем списке колониальных обид заметно фигурировал Квебекский акт 1774 года. Признавая Католическую церковь в Квебеке и расширяя границы недавно завоеванной колонии в направлении американского Запада, Британия, казалось, приравнивала себя к Антихристу и проецировала власть папистов в сердце континента. В ответ радикальные колонисты сплавили светские идеи свободы с религиозным миллена-ризмом, так как они стремились к своей собственной независимой «Империи свободы», которая будет в конце концов башней над миром.

Центральное место в этом процессе занимала радикальная ре интерпретация Апокалипсиса, который, как теперь видели, предсказал американскую революцию. Здесь мы вступаем на знакомую территорию ретроспективного пророчества. Ключевой пассаж касался таинственной «жены, облеченной в солнце», которую преследовал «большой красный дракон», от которого «жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога». «И даны были жене два крыла большого орла, — продолжает пассаж, — чтобы она летела в пустыню». Дракон, напротив, ассоциировался с животным, «пасть у него — как пасть у льва».28 Вдруг все приобрело смысл: дракон представлял Британию, эмблемой которой был лев; жена была — истинная церковь; а пустыня могла быть только Америкой, страной орла.

Одной из наиболее поразительных вариаций на эту тему была проповедь, произнесенная Сэмюэлем Шервудом в Нью-Йорке в январе 1776 года — в то же самое время, когда хитом в книжных магазинах был «Здравый смысл» Томаса Пейна. Соединяя британскую политику с библейским пророчеством, Шервуд говорил о «наводнении дракона, которое в своем движении на север вылилось в Квебекский билль, устанавливающий папизм, и в другие двигатели и инструменты, которые были включены в работу, чтобы направить варваров на нас, ради нашего полного уничтожения». Антихрист, неуловимый как всегда, теперь работал через Британию и ее союзников, коренных американцев, чтобы сокрушить истинную церковь. Но тем не менее против него стояли патриотические политические деятели Ам'ерики и солдаты, «кого Бог в провидении своем», утверждал Шервуд, «подвигнул быть его славными инструментами, чтобы выполнять пророчества Священного Писания, в пользу его церкви и американской свободы, к замешательству всех ее врагов».29

Бели американская революция исполняла пророчества, сомнений в ее результате быть не могло. Несмотря на факт, что тринадцать свободно соединенных колоний бросили вызов самой могущественной империи в мире, патриоты в конце концов должны победить. Почти неощутимо ретроспективное пророчество, с его выразительностью при объяснении и оправдании американского сопротивления, проскользнуло в порожденное революцией пророчество, со своей, в сущности, повышающей боевой дух функцией. «Время приходит и торопит, великий Вавилон должен пасть, чтобы больше не подняться, — настаивал Шервуд, — если все злые тираны и угнетатели будут уничтожены навсегда. Эти свирепые нападения на жену в пустыне, возможно, — последние усилия и предсмертные судороги человека греха. Эти волнения и конвульсии в Британской империи могут вести к исполнению таких пророчеств, как относящиеся к ее крушению и ниспровержению, а также к грядущей славе и процветанию церкви Христовой».30 Этот аргумент вводит нас в мир Эбенезера Болдуина: американская революция готовила путь к тысячелетнему царству Христову и поэтому не могла потерпеть неудачу.

Поскольку милленаризм присутствовал в господствующей тенденции и поскольку американская революция была движима больше оппозицией Британии, чем напряженными внутренними социальными отношениями, мы не обнаруживаем здесь ультрарадикальных сект, аналогичных бродячим проповедникам или «пятым монархистам». Напротив, в ходе сопротивления и революционных движений множилось число американцев, вдохновляемых милленаризмом. Оно простиралось от пресвитериан Филадельфии, которые в 1765 году провозгласили лозунг «никакого короля, но король — Иисус», до радикальных квакеров, подобных Кристоферу Маршаллу, который ассоциировал Британию с «силой Князя тьмы» и полагал, что ее не будет после того, как «царства мира сего станут царствами Господа нашего и Христа».31

Большинство американцев, которые мыслили в этих терминах, полагали, что Христос возвратится только после того, как истинная церковь достигнет земного совершенства. Эта вера подразумевала оптимистическое видение прогресса, в результате которого Второе пришествие увенчает достижения самих американцев. Но другие, такие как религиозные возрож-денцы «Движения нового света», пронесшегося через сельскую Новую Англию в ходе Войны за независимость, заняли весьма отличную позицию. На их взгляд, сама идея земного совершенства была иллюзорна. Только после Второго пришествия будет возможным установление действительно добродетельного, справедливого и мирного общества на Земле.

В отличие от священников, подобных Болдуину и Шервуду, которые проецировали Второе пришествие в достаточно отдаленном будущем, возрожденцы полагали, что оно было близким. Война за независимость предвещала конец света, считали они; доказательством этого было их собственное возрождение. Затем, 19мая 1780 года, явился самый зловещий знак. Нью-Йорк и Новая Англия были внезапно погружены во тьму среди вестей об отдаленном громе и огненных шарах, сталкивающихся над водой. И в лучшие времена такие явления произвели бы значительное беспокойство; в обстановке же войны, возрождения и усиленных милленаристскихожиданий «Темный день» 1780 года вызвал что-то близкое к панике. Судный день был близок. Ничего, подобного этому, не было с момента «удивительного затмения» во время распятия на кресте Христа, и люди готовились к встрече с Создателем. Так как последующие дни прошли спокойно, чувство апокалиптического ожидания постепенно угасло. Однако оно оставалось мощной скрытой силой в американском обществе, которая могла быть легко активирована в условиях стресса.32