Начав с Гегеля, а затем отступив в глубь истории, мы вновь возвращаемся к гегелевской «Феноменологии духа», которая, в отличие от кантовских «Критик», являет собой образец совершенно иного типа теории познания, нацеленной не на науку, а на культуру. Кстати, уже одно это свидетельствует о возможности вполне мирного сосуществования многочисленных теорий познания (гносеологий), не претендующих на исключительное верховенство.

Там, где явно или неявно присутствует теория врожденных идей (Декарт, Кант), трактовка сознания ограничивается его статичной моделью. В этом нет ничего предосудительного. Мы вполне спокойно можем отвлекаться от фактора времени и рассматривать интересующие нас предметы как некие стабильные структуры, но при этом должны помнить и учитывать, что многое остается за пределами нашего поля зрения. И наоборот: концентрируя внимание на механизме трансформации данных структур и принимая в расчет фактор времени, мы тем самым не можем игнорировать открытость изучаемой системы внешним влияниям, вследствие чего теряется строгость логического конструирования теоретической модели, а получаемые выводы делаются менее однозначными. Иными словами говоря, в любом случае мы что-то теряем, но в чем-то и выигрываем. Поэтому ошибочно и недопустимо рассматривать гегелевскую «Феноменологию духа» как всеобщую теорию сознания. Теория сознания и познания Гегеля — это прежде всего теория диалектики как философии развития бьипия и мышления, причем одна из возможных философских теорий, к тому же весьма интуитивно-образная и в известном смысле близкая по своему стилю изложения жанру философско-художественной прозы.

Знакомясь с «Феноменологией духа», мы узнаем, что в ходе развития сознания обнаруживается следующее: сравнивая какую-то определенную истину с реальным состоянием дел, сознание рано или поздно замечает ограниченность этой истины и отказывается от нее как истины в последней инстанции, перестает признавать ее право на окончательность. Этот этап сомнения и даже отчаяния неизбежен, но такое сомнение не есть нигилизм. На самом деле истина не отбрасывается, а переживается, продумывается, и в итоге мы получаем новую, более высокую истину.

Формы развивающегося сознания — своеобразные оболочки, прозрачность которых постепенно, шаг за шагом нарастает, пока не становится ясно, что лежит в основе всех явлений сознания. В основе же лежит знание, долгое время не бывшее предметом познавательной деятельности сознания, ибо сознание было нацелено на внешние предметы.

Первой ступенью сознания является предметное сознание, то есть сознание, направленное на внешние предметы. Это сознание имеет чувственный характер. Чувственная достоверность внушает, что сознание якобы обладает богатым знанием о видимом мире. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что очевидное еще не есть истинное. Например, мы видим, что солнце всходит и заходит, но не видим другого — как наша планета обращается вокруг светила.

Чтобы знать реальное положение вещей, мы должны покинуть лукавое царство чувственной достоверности и войти в царство осмысленно воспринимающего и критически думающего сознания, которое в единичном начинает искать общее.

Иллюзорное в познании — это свидетельство удвоение мира на мир явлений (внешнее) и мир сущностей (внутреннее). Явление служит посредником между сознанием и незримой сущностью вещей. На этом этапе развития сознания оно начинает догадываться о своем сложном (феноменально-сущностном) строении. Так зарождается и формируется идея самосознания.

Предметное сознание есть знание о другом. Самосознание есть знание о себе. Как и сознание, самосознание должно проделать с собой ряд опытов, чтобы понять свою сущность. Проделывая такие опыты, самосознание сталкивается с другими самосознаниями и вступает в борьбу с ними. Борьба между различными самосознаниями выливается, по Гегелю, в две доминирующие формы самосознания — господина и раба.