Перед лицом онтологии софистический тезис и лакановский тезис полностью совпадают: бытие есть "эффект речи", "факт высказывания" (Encore, 107). Именно в этом пункте, при занятии этой позиции Лакан, мне кажется, по праву должен быть назван софистом - пусть даже, мы это уже почувствовали, Лакан всякий раз при этом заставит нас пожалеть, что, как сам же он и констатирует, он не из числа парменидовских, платоновских, аристотелевских, хайдеггеровских философов. Прежде всего, что разумеется само собой, Лакан имеет в своем распоряжении другие концепты, в особенности концепты субъективности и лингвистики. Но если два этих мира, несмотря ни на что, все-таки поддаются сравнению, это потому, что и для софистов, и для Лакана в качестве "другого" существует одно и то же - "правильный" философский режим дискурса, определяемый равенством между "говорить" и "означать нечто, имеющее одно и то же значение для себя самого и для другого". Аристотель откровенно готовит это отождествление как спектакль на софистический лад, и потому по меньшей мере допустимо, чтобы до-аристотелевский режим и после-аристотелевский режим, каким является психоанализ, могли сообщаться друг с другом в своем общем не-, даже анти - аристотелизме.

Чтобы прояснить "логологическую" позицию Лакана, поместим лака-новскую цитату бок о бок с цитатой софистической.

Бытие есть факт высказывания: это означает просто-напросто, что "не существует никакой додискурсивной реальности. Всякая реальность основывается на дискурсе и определяется в нем" (Encore, 33). Следует перевернуть значение значения, которое движется не от бытия к речи, но от речи к бытию, - или, в терминах Трактата о небытии Горгия: "Не речь служит обозначением внешнего мира, но внешний мир становится тем, что раскрывает речь". Существующий и субстанциальный объект исчезает в пользу эффекта и эффективности этого эффекта: "Объект а [..] - это объект, о котором как раз нельзя составить никакого представления (именно этим оправдываются мои оговорки [...] касательно досократического у Платона) [...] Символическое, воображаемое и реальное - все это формулировки того, что действительно работает в вашем слове, когда вы ставите себя в ситуацию аналитического дискурса, когда вы делаетесь аналитиками. Но возникают эти термины воистину только благодаря этому дискурсу и только в его целях" (Римский конгресс, 546-7). Итак, "реальность", "внешний мир", одним словом, бытие-оно отнюдь не первично; напротив, оно соответствует, и всегда задним числом, тому дискурсу, который послужил для него предсказанием, и существованием своим оно, так же как и Елена, этот фетишизированный сгусток дыхания, обязано исключительно тому факту, что ему довелось стать предметом рассуждения.