Plasma, muthos, historia; argumentum, fabula, historia

Убедиться в терминологической важности понятия plasma для всей второй софистики не составит труда. Этим словом принято было обозначать "вымышленный сценарий декламации, не привязанной ни к какой конкретной исторической ситуации", или саму такую декламацию; помимо того, эпитет kakoplaston (что-то вроде "дурно скроенный"), как и asustatos ("бессвязный, несостоятельный"), используется в качестве характеристики, которой награждаются анахронические или неправдоподобные melêtai, - например, если предлагают тему вроде: "Клеон отправляется на Сицилию в помощь Ни кию", тогда как Клеон к моменту экспедиции давно уже мертв. Речь идет именно о том качестве привязанности к истории, которое для Филострата составляет существо второй софистики. Тому, кто хотел бы измерить захватывающую важность этого обстоятельства, стоит прочитать "Софистополис, или мир Аристея", где Рассел с излишним, быть может, легкомыслием дает собственному своему плазматическому дарованию полную волю смешивать и заново отливать мир хорошо оформленных плаз-мов, мир, в котором полагается в полной шизофрении жить образцовому софисту в эпоху Римской империи.

Делая следующий шаг в направлении концептуализации, мы должны обратиться к анализу попыток дифференциальной разработки понятия plasma в его отношении к historia. Самый наглядный тому пример мы находим у Секста Эмпирика, который воспроизводит и переосмысливает всю обширную традицию, созданную столько же латинскими, сколько и греческими источниками, приспосабливая ее к своим скептическим целям. Plasma - это один из видов, принадлежащих к роду historoumena, что можно, пожалуй, перевести как "объекты истории"; внутри этого рода он находится в оппозиции к двум другим видам, muthos и historia. Различия между ними выражаются в терминах отношения к истине, лжи и правдоподобию в соответствии с двумя значениями понятия historia: historia как научное исследование и история как повествование, рассказ.

Желая показать, что объекты, с которыми имеет дело история, не состоят в ведении какого бы то ни было специального научного или технического знания, Секст приводит в свидетельство традиционные структурные членения этого понятия, чем, кстати, и определяется главным образом интерес соответствующей главы его сочинения для комментаторов. Исходным пунктом он избирает членение сообразно объекту истории (персонажи, места, вымыслы, мифы, 92) в модифицированной и расширенной версии Асклепи-ада, в качестве дополнительного критерия предложившего отношение каждого элемента к истине и лжи (252-253): "фактический" род истории (hêpraktikê, sc. historia), включающий такие части, как персонажи, место и время, а также действия, "правдив"; генеалогический род, обнимающий вымыслы и мифы (hê peri piasmata kai muthous), - "лжив"; наконец, комедия и мимы "как бы правдивы". Затем он излагает уже свою собственную обработку данной классификации, сопоставимую с тем, что известно нам из латинской педагогики: "К истории вообще (ton historoumenôn) относятся, во-первых, история (historia), во-вторых, миф (muthos) и, в-третьих, вымысел (plasma)". Часть этой в широком смысле слова истории, история в том узком смысле, который станет привычным для нас, сообщает "события истинные и уже наступившие (alêthôn tinôn [..] kai gegonotôn ekthesis), например, что Александр, отравленный заговорщиками, умер в Вавилоне". Миф излагает события "еще не наступившие и ложные (pragmaton agenêtôn kaipseudônY\ - что пауки и змеи родились из крови титанов, что Пегас выскочил из отсеченной головы Горгоны, что товарищи Диомеда обратились морскими птицами, Одиссей - конем, а Гекуба - собакой. Вымысел повествует о вещах, "которые не наступили, но о которых рассказывается как о случившихся (pragmatön mê genomenôn теп homoiös de tois genomenois legomenön)", примером чему служат "комические сюжеты (hai kômikai hupotheseis) и мимы".

Сразу же становится очевидным серьезное отличие нового членения, предлагаемого Секстом, от предшествующей классификации Асклепиада: плазм относится здесь уже не к лживому роду, но к роду вещей правдоподобных, "как бы правдивых". Теперь он уже не связан с мифом, но областью его бытования оказываются комедии и мимы. Заметим, что пример с "как бы правдивыми" вещами представляет собой, по всей видимости, реминисценцию одного из самых загадочных и текстологически неясных пассажей Поэтики, где Аристотель утверждает, что "искусство, которое пользуется только прозаической речью или метрами, и если таковыми, то либо смешивая метры друг с другом, либо каким-то одним из них, - такое искусство доныне остается безымянным. Действительно, мы не сумели бы найти название, общее и для мимов Софрона, и для мимов Ксенарха, и для сократических бесед". Именно этот anônumos, это безвестное искусство, соединяющее мимы с диалогами Платона, интересует нас, и мы не раз еще спросим, следуя по тропе, проложенной Ницше, не здесь ли располагается место рождения романа.

Собственная формулировка Секста и та характеристика, какую получает plasma в его системе, заслуживают сравнения с жанровыми разграничениями, которые мы находим как у Цицерона, так и у Квинтилиана. Уже Цицерон признает существование повествовательного жанра, не связанного, в отличие от двух других родов повествования, с судебным красноречием; его двойная цель состоит в том, чтобы "нравиться" (delectati onis causa) и "давать небесполезное упражнение в речи и письме (поп inutili сит exercitaîione dicitur et scribitur)". Этот жанр имеет двухчастный состав: одна часть касается "дел" (in negotiis), другая - лиц (in personis); при этом часть, связанная с рассказом о делах, содержит, в свою очередь, еще три части: fabula, historia, argumentum, "фабула", "история", "аргумент" - в последнем случае, возможно, более говорящим названием было бы нечто вроде "сценария". Предлагаемые определения и сопровождающие их примеры весьма близки к тому, что позднее сообщит нам Секст: "Так называемая фабула не содержит вещей ни правдивых, ни правдоподобных (пес verae пес veri similes) - такого рода, например, следующее: «Огромные крылатые змеи, связанные ярмом». История - нечто свершившееся (gesta res) задолго до нашего времени, например: «Аппий объявил карфагенянам войну». Сценарий - вымышленные события, которые, однако, могли произойти [ficta res, quae tarnen fieri potuit); так, у Теренция: «И вот, когда он вышел из отроческого возраста [...]»".

Когда Квинтилиан, в свою очередь, хочет охарактеризовать упражнения, с которых должна начинаться подготовка оратора, он рассматривает виды повествования, отличные от повествования судебного, в весьма сходных терминах: "Мы принимаем три вида повествования, за исключением используемого в судебных процессах: фабулу (fabulam), которая обретается в трагедиях и эпосе и которая далека не только от правды, но и от правдивой формы (поп а ueritate modo sed etiam a forma ueritatis remota); сценарий (argumentum), который, будучи произведением комедий, лжив, но похож на правду (quod falsum sed vero simile comoediae fingunt - обратим внимание на парный перевод plasma через argumentum и plassein через fingere)', историю (historiam), которая содержит изложение свершившегося (in qua est gestae rei expositio). Но поэтические виды повествования мы отдаем грамматикам; оратор должен начинать с повествования исторического, которое тем большую имеет силу, что оно правдивее (historica, tanto robustior quanto uerior)".

Описанное выше тройное членение удобно будет зафиксировать в следующей таблице, которая переворачивает хронологический порядок, отталкиваясь от греческого Секста Эмпирика: