Практика похвального слова и интерпретация мифа Протагора доказывают, что полис прежде всего и более всего есть феномен перформанса, нарративного исполнения. Homonoia достигается посредством логоса; иначе говоря, homonoia, или согласие умов, - это homoiogia, или согласие о словах. Софистический консенсус, таким образом, - это консенсус под напряжением, пульсирующий консенсус, в котором разногласия и, без сомнения, сам предмет разногласий не только вовлекаются в общее движение, но и преподносятся движением: цель обольщения во всяком дискурсе, озаглавленном Peri homonoias, — это на деле и есть не что иное как stasis.

Плутарх передает суждение Меланфия по поводу речи О согласии, будто бы произнесенной Горгием в Олимпии (82 В 8а D. K., II, 287): "Этот человек призывает нас к согласию (homonoias) - он, который неспособен убедить согласиться между собой (homonoein) себя самого, свою жену и свою служанку, хотя они - всего лишь три частных лица". Из этого можно было бы заключить, что идентичность чувства - обе они любят его, он любит обеих - не есть путь, ведущий к homonoia. В кантовских терминах это звучит так: "если кто-то пожелает правилу придать общность закона, следствием будет прямая противоположность согласия". Впрочем, Кант приводит два примера, которые тем более софистичны, что они построены исключительно на эффекте омонимии: "Отсюда получается род гармонии, похожий на то, что описывается в некоей сатире, высмеивающей отменное взаимопонимание двух супругов, согласных в желании разрушить свой брак: о чудесная гармония - чего желает он, того же желает и она, и так далее', или же на то, что рассказывают о вызове, брошенном королем Франциском I императору Карлу Пятому: Чего желает мой брат Карл (взять Милан), того желаю и я".

Но если мы примем во внимание оценку, которую Олимпийской речи, а также Надгробному слову Горгия дает в своих Жизнеописаниях софистов Филострат(82 А1,4-5, D. K., II, 272), станет очевидно, что сохраненное Плутархом замечание куда серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Первое из названных выступлений имело большое политическое значение: "Видя, что Грецию одолевает stasis, [Горгий] выступил в роли советчика греков в вопросе о homonoia, направляя их против варваров и убеждая наградой своей воинской доблести избрать не города друг друга, но варварские страны". Однако эти слова говорят лишь об исходной посылке, избранной софистом в данном конкретном рассуждении: достаточно попросту изгнать stasis изнутри вовне, и homonoia возникнет сама собой. Поэтому вторая речь, составленная "с непревзойденной мудростью", обладает и несравненно большей действенной силой, ибо Горгий, "подстрекая афинян против мидийцев и персов и отстаивая ту же точку зрения, что и в Олимпийской речи (ton auton noun agônizomenos), нисколько не призывал их к homonoia по отношению к грекам, - ведь обращался он к властолюбивым афинянам [...]". Надгробное слово потому именно является такой необыкновенной речью, что homonoia поощряется в ней наинадежнейшим из всех мыслимых способов, без откровенных призывов, но путем интеграции самого фактора, влекущего за собой stasis, афинского империализма, как неотъемлемого элемента согласия; иными словами, заботливо создаваемая homonoia служит только личиной, при помощи которой соблазняется stasis. Консенсус, таким образом, является результатом логической - в широком смысле слова - операции, достаточно действенной, чтобы обратить в свою пользу противоречащие ей мнения и поступки, которые в противном случае должны были бы воспрепятствовать ей.

Здесь стоит напомнить о двух фрагментах, которые собрание Дильса-Кранца предлагает нашему вниманию для реконструкции начала речи Peri homonoias, самой "софистической", согласно Филострату (VS, 356, 4), из всех речей Антифонта, и для объяснения титульного слова homonoia. Первый из этих отрывков представляет собой часть беседы между Сократом и Гиппием, заимствованную из Воспоминаний о Сократе Ксенофонта (IV, 4, 16): Сократ (данная реплика принадлежит именно ему, а не софисту), избравший для себя сохранение верности закону ценою смерти, защищает мысль, согласно которой "справедливо то, что законно" (12;. Он произносит похвальное слово, предметом которого становится homonoia, величайшее из всех благ для полиса. От других стран Грецию отличает закон, предписывающий гражданам давать клятву блюсти homonoia: "Повсюду в Греции учрежден закон, согласно которому граждане под присягой обязуются сохранять согласие - omnunai homonoêsein, - и повсюду они приносят такую клятву" (16). Иначе говоря, homonoia мыслится политическим эквивалентом великой клятвы богов. Особенно примечательно то, как раскрывает чуть ниже содержание, вкладываемое им в понятие homonoia, сам Ксено-фонт: речь вовсе не идет о том, чтобы люди разделяли одни и те же взгляды, одни и те же суждения и одни и те же ценности (клятва не ставит своей целью, чтобы "граждане выбирали одни и те же хоры, хвалили одних и тех же флейтистов, отдавали предпочтение одним и тем же поэтам, находили удовольствие в одних и тех же вещах", 16), словом, речь не идет о "со-чувствии"; дело всего лишь в том, "чтобы они внимали убеждению законов", "повиновались бы" им (hina tois nomois peithôntai). Закон греков - это закон, налагающий обязательство повиноваться законам. В таком случае homonoia, будучи условием, позволяющим полису быть полисом, дому - домом (polis eu politeutheiê, oikos kalôs oikêtheiè), будучи, тем самым, главной составляющей политики, предстает не единством-идентичностью, а единством в чистом виде, свободным единством, особой вакантной фор

мой единства, о i крытой для любого содержания. Стобей (II, 33, 15) приводит шп ату из Ямвлиха, в которой утверждается, что "одноитожесть", привносимая в понятие homonoia формантом homo-, может быть эксплицирована в терминах "собирательного" sun: "homonoia, как стремится показать само слово, заключает (suneilephen) в себе сведенные вместе (sunagogen) идеи общности и единства". Следуя за спонтанно разворачивающимся понятием, мы от идеи полиса и через идею дома, а также всех общественных и частных "собраний" (sullogous), приходим к тому, что вытекает из "природных свойств и сродства" (phuseis te kai suggeneiaspasas); homonoia "очерчивает" ту же прочную и постоянную связь, которую личность в единстве своей самости поддерживает сама с собой (homognomosune, homophrosime). Следовательно, именно политическая жизнь, homonoia I stasis, побуждает к осмыслению природного характера и личности, от которой требуется не быть "неустойчивой" (astatos), "неустроенной" (astathmetos), "ведущей войну с собой" (polemios pros heauton). Парменидовская модель самым наглядным образом переворачивается с ног на голову: матрицей единичности становится единство того рода, которое выражается союзом "вместе", коллективное и множественное единство полиса.

Итак, софистический консенсус характеризуется неким взаимоотношением единства и множества, взаимоотношением, оригинальность которого зримо выделяется, во-первых, на фоне контраста с последующими платоновскими попытками найти точку равновесия между этими началами, а во-вторых, благодаря сходству с антиилатоновской реакцией Аристотеля.