Мы помним, что Елена как персонаж заслуживает быть избранной в качестве эмблемы софистической дискурсивности. Ее голоса, раздающегося вокруг "полой засады", уже достаточно для того, чтобы сделать из нее. общий эквивалент всех женщин: эту / некую женщину. Такова по преимуществу и женщина на страницах Encore. Елена, видимое подобие всех женщин, в том числе и себя самой, помогает понять, почему "наслаждение невозможно ни окликнуть, ни вызвать в памяти, ни догнать, ни освоить, кроме как исходя из видимости" (Encore, 85). Поэтому нечего удивляться, как сказали бы троянские старцы, что с помощью Елены можно показать призрачный характер половых отношений. Призрачный в двух смыслах: наслаждаться Еленой значит наслаждаться призраком, а наслаждение Елены, в родительном падеже субъекта, - следовательно, женское наслаждение вообще, - это призрак наслаждения.

Наслаждаться Еленой значит наслаждаться тем, что она - это не она, что ее здесь нет. Ибо что составляет ее как объект, что составляет объект желания и объект вообще? То, что с ней не может быть удачи: "Это не удается, и это объективно - я уже имел случай на том настаивать [...] Объект - это неудача, сущность объекта - промах". Жироду дает своему Парису высказать это словами изощренного завсегдатая бульваров: "Довольно с меня азиатских женщин. Их объятия - клей, их поцелуи - взлом, их слова - заглатывание [...] Словом, с ними ужасно. Даже если я держу ее в руках - Елена далеко от меня", и: "Отсутствие Елены в ее присутствии стоит всего" (Троянской войны не будет, 1,4).

Что касается женского наслаждения ("греза, сладкая греза любви"), то, естественно, мы не найдем и следа его ни в деле о Елене, ни на теле Елены, по которому все скользит "легче, чем вода с утки" - как она говорит еще Андромахе: "И если бы цвет лица моего был как свинец, когда я подхожу к Парису, глаза мои - белыми, а руки - влажными от пота, вы думаете, Мене-лай был бы вне себя, а греки расцвели бы от радости?" (Троянской войны..., II, 8). В Encore, где вопрос стоит как раз об этом, подступ к его решению обеспечивает некая вполне конкретная логическая структура, которую сам Фрейд в свое время назвал "софизмом". Известно, что "А позаимствовал у Б медный котел; по возвращении его Б жалуется, что в котле имеется изрядная дыра, делающая его бесполезным. Защита А: «Во-первых, я не брал у Б никакого котла; во-вторых, когда я взял котел, в нем уже была дыра; наконец, я вернул его целым и невредимым»". С точки зрения Фрейда видимость логики, характерная для софизма, "предназначена для того, чтобы скрыть ошибку в умозаключении", состоящую в том, чтобы не принимать в расчет совокупность всех возражений, каждое из которых имеет силу только по отдельности от других. Мы знаем, насколько эта структура попятного движения характерна для одного из видов процедуры защиты и опровержения; она играет, в частности, определяющую роль в Трактате о небытии Гор-гия, где софист последовательно доказывает, что: "ничего нет, даже если оно есть, оно непознаваемо; даже если оно есть и оно познаваемо, его нельзя продемонстрировать другим". Поразительно, что это прогрессивное исчезновение сплошного отрицания, в точности противоположное прогрессивному развертыванию позитивного толка, характерно также и для подхода, применяемого Лаканом при анализе вопроса о женском наслаждении.

Ничего нет, или: она не испытывает наслаждения. "Если бы было какое-то другое - но другого наслаждения, чем наслаждение фаллическое, не существует, разве что то, о котором женщина не вымолвит и слова, потому, вероятно, что оно ей неведомо, то наслаждение, которое делает ее нецелой. Утверждение, будто есть другое наслаждение, ложно, но это не препятствует тому, чтобы следствие было истинным, а именно, что нет необходимости, чтобы это было то самое наслаждение" (Encore, 56; здесь и дальше курсив мой - Б. К). Если оно есть, оно непознаваемо, или: если она испытывает наслаждение, она об этом не знает: "Она наслаждается - та «она», которая не существует и ничего не означает. У нее есть наслаждение, о котором она, вероятно, сама ничего не знает, кроме того, что она его испытывает - это она знает. Это она знает, разумеется, тогда, когда оно приходит. Оно приходит не ко всем женщинам". Если оно есть и если оно познаваемо, его нельзя передать другим, или: если она наслаждается и если она это знает, она не может этого высказать: "Если что и оставляет мне какой-то шанс двигаться вперед - в том именно, что об этом наслаждении женщина ничего не знает, - это то, что с незапамятных времен их умоляют, умоляют, встав на колени, хотя бы попытаться сказать нам об этом - ну-ка тише\ Об этом не вытянуть ни слова [...] Если бы дело было просто в том, что она испытывает его, но ничего об этом не знает, как много ясности можно было бы внести в вопрос о пресловутой фригидности" (Encore, 69).

Итак, Елена - это объект, много говорящий о том, что такое объект вообще: это эффект, промах, видимость. Такой тип установления объективности, как мне представляется, самым неукоснительным образом связывает друг с другом софистику и анализ, во всяком случае анализ лакановский.