Рассмотрение принципов, первоначал мира не исчерпывает онтологическую проблематику. Даже если мы пришли к выбору тех или иных первооснов — идей или монад, материальных или энергетических «атомов», то далее возникает вопрос о мировом целом, т. е. о единстве мира, о взаимосвязи всего и, наконец, о смысле и цели мирового процесса. Представление о взаимосвязи и взаимозависимости всех вещей является весьма давним и иногда приобретало максималистские выражения типа «в капле воды отражается весь мир», «если разрушить атом, то разрушится Вселенная». К счастью, система мира обладает значительным 38 запасом прочности, иначе человек давно ее разрушил бы. Но несомненно, что события, происходящие на Земле, особенно крупные катастрофы — природные или техногенные, аномалии на Солнце и процессы в Галактике так или иначе влияют на все части земного шара. Каждое явление, которое происходит в мире, не самостоятельно, а связано с другими явлениями, и наиболее явная форма такой взаимосвязи — причинность. Представление о том, что мир — это единое целое, что каждый природный процесс есть лишь часть мирового целого, подтверждается наличием устойчивых, закономерных связей между элементами структуры. Ничто не возникает беспричинно, и в процессе становления, развития мира имеются повторяющиеся, устойчивые взаимосвязи, которые и называются законами. Наконец, эти универсальные законы не исключают и не противоречат друг другу, а образуют совокупность, систему. Философия пытается найти основания такой системности. При этом материалисты считают единство и взаимосвязь мира естественной необходимостью, а атеисты объясняют системность на основе допущения об управляющей порядком мира причине — мировой душе, разуме, Боге.

По Демокриту, вещи, растения, животные возникают благодаря соединению атомов, движение которых и определяет судьбу или необходимость мирового процесса. Однако сами атомы, производящие судьбу, возникли случайно. Закон и необходимость оказываются повторением случайности. Против этого возражал уже Анаксагор, который не соглашался с тем, что очевидная гармония и красота мира возникли случайно, и предположил их причину, которую назвал разумом. Эта мысль нашла законченное выражение в философии Платона, который в качестве причин-образцов становления вещей выдвигал идеи, а последние связывал в единство при помощи допущения блага, которое он понимал как всесовершенство и определял как меру или гармонию бытия.

В античности наиболее разработанную теорию системности и взаимосвязи явлений и причин, событий и законов, вещей и идей выдвинул Аристотель. Прежде всего он в каждом бытии, в каждой вещи различает материю и форму. Благодаря форме, которая действует и как причина, развитие приобретает упорядоченный характер и описывается как формирование, рост зародыша до нормальной особи. Всякая вещь имеет определенную цель, она существует не сама для себя, а имеет конкретное назначение. Таким образом, наряду с действующей причиной Аристотель использует понятие целевой, или конечной причины. То и другое понятия причинности Стагирит применял для объяснения как физичес


ких, так и органических процессов, а также для понимания человеческих действий. Всякая вещь в природе имеет какое-то назначение. Чтобы быть пригодной для осуществления цели, она должна достичь формы, которая также выступает в роли целевой причинности. На примере развития живых существ Аристотель показывает, как форма придает материи определенный вид.

В качестве силы, обеспечивающей рост или формирование материи, действует душа, которая, в частности, способствует становлению отдельных органов, обеспечивающих деятельность организма. Аристотель сформировал такую онтологию, которая опирается на соотношение вида и индивида, и его родо-видовая теория понятия, лежащая в основании логики, соответствует биологической модели. Модель переносится на природу, которая понимается как живое целое, и, подобно тому, как действия отдельного организма определяются его формой или идеей, так и все события определяются душой мира — Божеством, обеспечивающим гармоничную целостность Космоса. Природа ничего не совершает без цели, в ней нет ничего лишнего, ничто не происходит напрасно, ибо она руководствуется стремлением к совершенству.

В философии нового времени происходит пересмотр аристотелевской модели на основе механических метафор. По Бэкону, предметом физики являются только действующие причины. Он критикует телеологическое объяснение и считает, что для научного объяснения достаточно указания на законы и причины явления и нет необходимости прибегать к ссылкам на цели. Декарт также исходит из причинно-следственного истолкования природы: для объяснения явлений достаточно описать состояние материи и движения. Механический подход он распространяет на жизненные процессы, для объяснения которых нет надобности прибегать к душе. Он считал животных автоматами, действующими без каких-либо сознательно поставленных целей. Более того, он стремился ограничить целесообразное понимание даже в моральной сфере.

Наиболее резкую критику морально-телеологическая аргументация получила у Спинозы, который отрицал, что мир специально устроен для человека, что все происходящее в мире — исключительно средство для его процветания. Такой взгляд на мир не имеет онтологических оснований, а вызван интересами человека. Поэтому метафизика должна ограничиваться причинными объяснениями и не прибегать к ссылкам на целесообразность. Одни явления вытекают из других с такой же необходимостью, как равенство суммы углов треугольника двум прямым углам.

Лейбниц пытался примирить учение о целесообразности — телеологию с механической причинностью. Всякое тело состоит из движущих сил и души, которая является действующим субъектом и принуждает тело к выполнению ее цели. Для объяснения движения тела Лейбниц использовал понятие механической причины, а для объяснения его развития — целевой. При этом он подчинял телесное движение духовным целям. Эти цели задаются «высшей монадой» — Божеством, которое определило наиболее разумный и совершенный план Вселенной.

Кант, напротив, разделил сферу применимости механической и целевой причин. Естествоиспытатель не использует понятие цели, так как не наблюдает ее действия в природе. И наоборот, в науках о жизни неприменимо понятие причинности, ибо развитие организмов необъяснимо механическими факторами. Здесь целое как бы предшествует части, и поэтому каждый орган служит цели выживания и функционирования организма. Кант допускал объяснение природы в целом с точки зрения целесообразности исходя не из онтологических, а из гносеологических оснований: человек рассматривает природу как разумное целое. Вместе с тем Кант ограничивал применение «морального» объяснения в космологии, согласно которому все в. мире как бы заранее рассчитано на то, что в нем будет жить человек. Такой подход оправдан только в этике, где человек рассматривается как самоцель, где неправомерен вопрос, для чего существует человек.

Вопрос о целесообразности, разумности, моральности природы был подорван в теории Дарвина. Действительно, знание устройства природы, животных организмов и особенно человеческого тела чаще всего приводит к изумлению и вере, что все это возникает не случайно, а по чьему-то заранее определенному плану. Однако фактом является и то, что такой, считающейся вершиной лестницы живого организм, каким является человек, с точки зрения собственно биологических критериев плохо приспособлен для выживания. Это и послужило поводом для определения его как «неполноценного», «незавершенного» существа. Другое дело, что именно эта открытость и дает возможность развития человека как культурного существа. Но видеть в этом Провидение — значит прибегнуть к отказу от объяснения. С точки зрения Дарвина, животные имеют целесообразно устроенные органы, которые обеспечивают борьбу за существование, но вряд ли «морально» объяснять появление клыков тем, что с их помощью легче разрывать на части тело жертвы. Действительно, те или иные органы возникают в ходе эволюции и закрепляются «естественным отбором» и для их объяснения нет надо


бности ссылаться на Провидение; подобная ссылка на самом деле приводит не к оправданию, а к обвинению Бога.

Заслуга теории эволюции состояла в том, что она смогла применить понятие «действующей причины» там, где оно прежде не использовалось. Вместе с тем, это не привело к окончательному изгнанию целевой причины из онтологии. Если устройство отдельных органов и организмов, по Дарвину, определяется случайными изменениями, тем, что некоторые из них способствуют лучшему приспособлению организма к новым, изменившимся условиям обитания, т. е. отбором, то остается вопрос о среде, о Вселенной в целом: распространяется ли на них случайность или остается потребность в допущении целесообразности в развитии мира, в допущении цели, по сравнению с которой все космологические, биологические и социальные процессы выступают лишь как средство.

Если перевести спор детерминистов и сторонников телеологии в языковую плоскость, то его решение будет зависеть от того, каковы возможности каждого из альтернативных описаний мира. Вероятнее всего, тот и другой язык, хотя и претендует на универсальность, на деле является конечным. Таким образом, вопрос можно решить в плане переводимос-ти, соизмеримости или дополнительности этих альтернативных описаний. Прежде всего разумно задуматься, исключает ли точка зрения целесообразности причинное объяснение? Между ними есть некая связь, которая состоит в том, что одно из них требует другое, при помощи которого оно определяется. Действительно, точка зрения целесообразности есть не что иное, как обращенная причинность: во всякой причинной связи можно рассматривать действие как цель, а причину как средство, и, наоборот, применение понятия целесообразности вовсе не исключает понятия причинности. В ряде биологических и особенно социологических объяснений невозможно избавиться от телеологических объяснений. Но вместе с тем очевидно, что объяснение человеческого поведения ссылками на цели и намерения явно недостаточно: люди не всегда могут их осуществить по причине то ли собственной слабости, то ли сопротивления окружающих.

Нередко причинность считают объективной, а целесообразность субъективной, в том смысле, что она привносится, накладывается рассудком на природу. Но на самом деле рассмотрение явлений с точки зрения целесообразности не является произвольным, а имеет объективные основания, и это позволяет утверждать, что она имеет такой же онтологический статус, как и причинность, и не сводится, как у Канта, к способу рассмотрения, т. е. к методологии. Более того, следовало бы разделять смысл понятий «цель» и «намерение» в том отношении, что цель должна существовать как нечто осознанное. Целесообразность в природе не следует смешивать с постановкой целей в человеческом сознании. Природа связывает организмы в единое целое вовсе не так, как это делается, допустим, в идеологии.

Объяснения единства мира на основе механистических моделей сегодня заслуженно считаются недостаточными. Альтернативой механистическому редукционизму был своеобразный пантеистический волюнтаризм, допускавший существование единой воли, высшей духовности для объяснения развития мира в целом. Традиции спино-зовского пантеизма были подхвачены Шеллингом, Шопенгауэром и Э. Гартманом. Последний ввел понятие бессознательного как синтез гегелевского духа, который оказывается бессильным перед материей, и шопенгауровой воли, которая, хотя и обладает способностью действовать, но оказывается слепой и неразумной. Бессознательное как абсолют лежит в основе как объективной, так и субъективной реальности, каждая из которых — одна из форм его воплощения. На уровне атомов абсолют действует как сила, на уровне организмов как инстинкт, на человеческом уровне как интеллектуальное творчество, стремление к красоте и как любовь. На всех этих уровнях абсолют действует как бессознательное, в том смысле, что не укладывается в каноны рассудка.

Динамическая природа мироздания становится очевидной не только при углублении в микромир, но и при изучении астрономических явлений. Согласно современной космологии, формирование Вселенной начинается с того, что облака газообразного водорода сгущаются и образуют звезды. При этом их температура резко возрастает и появляется вещество, сгустки которого отрываются от звезды и формируют планеты. Через миллионы лет, когда водородное топливо кончается, звезда начинает расширяться, а затем снова резко сжиматься, и в результате гравитационного коллапса превращается в «черную дыру». Совокупность вращающихся, расширяющихся, сжимающихся и взрывающихся звезд составляют галактики. Млечный путь — наша Галактика представляет собой огромный диск, образованный звездами, газообразными скоплениями вещества, вращающийся в пространстве подобно гигантскому колесу. Вселенная состоит из колоссального множества галактик, рассеянных в бескрайнем пространстве; как единое космическое целое она также находится в движении. «Расширение»


Вселенной является одним из последних открытий астрономии. Сегодня многие исследователи придерживаются модели «пульсирующей» Вселенной, согласно которой сначала в течение биллионов лет идет процесс расширения, а потом — сжатия. Этот образ периодически расширяющейся Вселенной появился еще в древности и встречается в индийской мифологии.