Как разумное, общественное животное, человек, будучи открытым и незавершенным от природы, «перехлестывает» через самого себя. Он выше или может стать даже ниже животного, но не равен ему. Недаром в «Антигоне» говорится, что самое ужасное — это человек, потому что он безместен.

Греки знали о своем несовершенстве, но не знали чувства греховности, как иудео-христианская религия. Их культура не боится тела, а наоборот, относится к нему как к произведению искусства. Было бы неверно понимать это исключительно как проявление гедонизма, т. е. стремления к счастью и удовольствиям. На самом деле греки осознавали опасности, подстерегающие человека как телесное существо. Например, Одиссея постоянно подстерегают соблазны, и только применив разум и хитрость, он избавляется от сладкого плена волшебниц и возвращается домой. Представляя человеческое тело как произведение искусства, как гармоничную систему мышц, сухожилий и нервов, греки искали эффективные способы управления самим собой.

Однако телесной сдержанности было уже недостаточно и философы постоянно испытывали на прочность традиционную цивилизационную систему контроля за человеком. Именно они были первыми, кто подверг сомнению брак, который в «Домострое» предписывается всем государственным мужам, ибо как члены полиса они должны были управлять также домом и семьей. Философы были первыми, кто высказывал сомнения в необходимости сходиться с женщинами. Естественно, что в рамках стратегии испытания на прочность буквально всех социальных институтов они доходили и до сомнений в эффективности тех способов, которыми античная культура формировала нужный ей тип человека.