С тех пор как человек начал осознавать уникальность своего положения в бытии, открыл, что он может оказаться либо ниже, либо выше животного, он ставил вопрос о значении своего существования. Какой смысл имеет человеческая жизнь, к чему призван человек, на что он может надеяться в будущем и что он должен делать сейчас — все эти вопросы связаны с познанием того, что такое человек. Эти проблемы обдумывает каждый, в зависимости от того или иного их решения выбирает собственный путь жизни. В юности мы радужно смотрим на мир и верим, что обязательно воплотим наши мечты о любви и счастье, о чистой и мудрой жизни. Однако довольно скоро начинаем понимать, что жизнь захватывает нас как пылинку и заставляет делать то, чего мы не хотели. Жажда счастья остается неудовлетворенной. Взамен его мы получаем нечто серое и будничное, и если не катаклизмы и несчастья, то серая скука жизни постепенно уничтожает наши мечты.

Смешные юношеские разочарования, с которыми по мере возмужания мы философски расправляемся, сменяются более глубокими кризисами духа, осознавшего напрасность прожитой жизни, и, наконец, настоящим страхом предстоящей смерти, которая сбрасывает маску обмана


и обнажает ужасную правду жизни, которая и есть умирание. Так имеет ли жизнь какой-нибудь смысл, кроме умирания, и какой именно, если она в ретроспективном рассмотрении представляется чередой нелепых событий, неудач, страданий, завершающихся только смертью?

Древние философы серьезно подходили к этим проблемам и иногда определяли философию как лекарство от страха смерти, как опору для мудрой и спокойной, мужественной и достойной жизни, которая на самом деле проходит слишком быстро. Призывая молодежь ответственно относиться к жизни и не растрачивать ее на пустяки, древние наставники сталкивались с неразрешимой загадкой смерти и вынуждены были признавать древний миф о загробном существовании, о воздаянии в будущем за те или иные поступки на земле. Призывы стоических философов не бояться смерти (когда придет смерть, нас уже не будет) не могли успокоить людей. Только религия с ее идеями воскресения и спасения, суда и наказания за грехи возвращала людям перечеркиваемый смертью смысл жизни. Но все эти наивно-натуралистические воззрения о жизни после смерти, конечно, не выдерживают серьезной критики. Даже если наша душа и сохранится после смерти, то можно ли считать жизнью существование без тела? Обещая телесное воскресение для избранных, неортодоксальные богословы ничего не могут сказать о будущем теле и сравнивают души умерших с бытием теней. Но ведь не души, а тела могут испытывать райское блаженство или адские муки.

Конечность человеческого существования сильно подрывает нашу веру в смысл бытия, и поэтому необходимо пересмотреть наши представления о вечности жизни. Мы боимся смерти, но разве вечная жизнь в нынешних условиях не была бы вечной мукой. Это также говорит о неодолимости иного понимания бессмертия. Наиболее ярко оно было представлено рационалистической философией, которая видела бессмертие причастности человека к абсолютному разуму. Близка такому пониманию и христианская религия, которая также считает, что главным в жизни является постижение заветов Бога.

Вопрос о смысле жизни считается центральным в ментальности российской интеллигенции. Однако трезвый анализ этого вопроса обнаруживает, что его решение переносится на будущее. То, что происходит сегодня, — это досадная задержка в поступательном движении к счастливой жизни. Ее смысл видится в светлом будущем, и отсюда проистекают как мечтательность, так и революционность русской интеллигенции. К настоящему мы относимся с презрением и мало что делаем для его усовершенствования. Просыпаясь от мечтаний и совершая революцию, мы напрочь отказываемся от прошлого и настоящего и торопливо и нелепо строим будущее, которое вскоре снова оборачивается мрачной повседневностью, часто более репрессивной, чем прежняя. Так называемые революции в России питаются не столько «марксизмом», сколько религиозными ожиданиями, и представляют собой попытки насильственного и поспешного воплощения на земле божьего царства. Неудивительно, что это искусственное воплощение грубых религиозных мифов приводит лишь к увеличению зла в мире. Поэтому в западном, «цивилизованном» мире попытки создания религиозного государства уже давно прекращены.

Вопрос о смысле жизни естественно переходит в вопрос, что и как делать. Цели и идеалы добра и любви, свободы и счастья, справедливости и мира сомнению не подвергаются. Трудность видится в том, как переделать наш сегодняшний мир в соответствии с прекрасным идеалом. Вопрос о смысле иногда решается так: жить нужно не для себя, а для наступления светлого будущего. В этом сходятся религия и философия, социальная теория и революционная практика. На самом деле следует обратить внимание на средства, способы, какими мы можем достигнуть поставленных целей; прогресс человеческого общества следует измерять не столько по высоте идеалов, сколько по степени их практической реализации, по уровню обустройства сферы человеческой жизни: насколько удобным является наше жилье, транспорт, какова атмосфера в семье и школе, насколько совершенна наша медицинская система и т. п.

В принципе, религия не запрещает деятельности по благоустройству здешнего мира, хотя и не одобряет его революционных преобразований, но эта деятельность не является достаточной для реализации «божьего царства» на земле, ибо оно может быть дано только Богом. Поэтому на вопрос «что делать?» религия отвечает: нужно заниматься внутренним деланием себя, а не переустройством мира. Некоторые мыслители также считают, что философия ничего в мире не меняет. Вопросы о переустройстве мира она переводит в вопросы о переустройстве человека на основе разума. Вместе с тем теории о рациональном порядке общества и мироздания так или иначе используются в технической и социальной практике и, таким образом, философия способствует переделке мира. Большой вопрос о смысле жизни считается в позитивной философии неправильно сформулированным, и поэтому разделяется на множество более мелких проблем, каждая из которых связана с культивированием и улучшением разнообразных сфер жизни. Такая стратегия кажется пред


ставителям метафизики «страусиной политикой», которая уводит человека от смысложизненных проблем. Но на самом деле в ней есть свой резон. Вопрос о смысле жизни, связанный с идеалами добра и справедливости, вечной жизни и братской любви, должен решаться здесь и теперь каждым человеком в отдельности, живущим в тех или иных внешних условиях. С точки зрения религии и метафизики компромисс с действительностью искажает абсолютный идеал.

Идеал вечной справедливости и чистого добра не может быть реализован средствами насилия. Чистая справедливость бессильна, а сила несправедлива. Если вера в справедливость будет реализована средствами насилия, то она обернется репрессиями. Именно поэтому Иисус Христос отказывался стать мессией, защитником и руководителем еврейского народа в борьбе за свободу и справедливость. Провозгласив себя царем, Христос исказил бы суть собственного учения. Поскольку чистая справедливость не может пользоваться силой для своего исполнения, она оказывается нереализуемой в этом мире. Так получается в теории. Однако на практике происходит нечто иное. То «царство зла», которое отрицается верующими, моралистами и метафизиками, на самом деле претерпевает некоторые изменения в результате воздействия идеалов. Рассматривая эволюцию власти, мы можем заметить, что она от чистого насилия переходит в правовые формы. Оправдывая себя, сила вынуждена быть справедливой. Так называемая легитимация (узакони-вание) власти имеет важные следствия: с одной стороны, происходит овладение справедливости силой, а с другой стороны, сила хочет казаться справедливой. Так на практике соединяются добро и зло. Поэтому при решении фундаментальных мировоззренческих вопросов человек должен спуститься с неба на землю.

Вопрос о смысле жизни — это не метафизическая проблема, а вопрос о жизненном ориентировании. Нередко в жизни приходится выбирать из двух зол меньшее и прибегать к компромиссу и даже обману для достижения добра. Принять это необычайно трудно. Как известно, русская интеллигенция остро переживала свое двойственное положение и обладала ярко выраженным комплексом вины перед народом: благородные сословия не производят материальных благ и живут за счет крестьян. История революций свидетельствует, что морализм оказывается ничуть не менее разрушительным, чем коммунизм. С точки зрения Толстого, наука, искусство, государственная власть и даже церковь отступают от принципа чистой справедливости, и поэтому должны быть устранены путем отказа людей от участия в их функционировании. Такая «религиозная революция» в форме непротивления и одновременно неучастия привела бы к исчезновению важнейших институтов культуры на том основании, что они поддерживают существующий репрессивный порядок. После редукции к догосударственным, донаучным нормам жизни встает вопрос: на основе чего регулируется естественный порядок, чем гарантирована свобода граждан от насилия и жестокости, которые несомненно, как в библейской истории об убийстве Каином Авеля, имели бы место.

Философско-религиозная проблема смысла жизни и ее бескомпромиссная постановка имеют определенные границы. Перенесение христианской морали на все сферы жизни привело бы к религиозному фанатизму, теократическому государству, в котором жилось бы ничуть не легче, чем в более либеральных, компромиссных устройствах. Эта проблема может быть поставлена применительно к собственной жизни, но ее последовательного решения нельзя требовать от другого, тем более насильственными средствами. Кто мог бы взять на себя смелость и сказать, что он знает, в чем состоит смысл жизни? Даже философы отказываются от прежних амбиций указывать человечеству, в чем состоит суть бытия. Этот вопрос не дан, а задан. Смысл жизни — не нечто готовое, что можно отыскать. Судя по опыту нравственных переживаний, человек всегда недоволен собой и, даже достигнув желаемого, думает о лучшей доле, что свидетельствует о том, что смысл жизни — бесконечное желание добра, справедливости, счастья, любви — это такое нравственное задание, которое постоянно возрастает по мере его выполнения. Например, если прочитать жития святых, то можно убедиться: чем более аскетический образ жизни они вели, тем больше грехов они у себя находили. С нашей точки зрения непонятно, в чем может быть грешен человек, живущий на узенькой скале или закопавшийся по плечи в землю. Это говорит о том, что планка их нравственных исканий была неизмеримо более высокой, чем наша. Но святые не безгрешны. Дело не в греховных желаниях. Человек, уходящий в монастырь или в пустыню, оставляет дело, семью, своих близких, за которых ответственен, он бросает мир на произвол судьбы, считая его местом зла, заботится о личном спасении, снимая с себя заботу о преображении мира.

С проблемой смысла жизни тесно связан вопрос о смерти. Смерть — неодолимое препятствие на пути веры в добро и вечную справедливость. Как можно их реализовать за короткое время, отпущенное человеку для жизни, как вообще можно оправдать смерть с точки зрения справедливости? Разве она не является окончательным опровержением всех тех


ценностей, которые разделяет человек, и подтверждением бессмысленности жизни? Вопреки этому наивному рационализму и морализму автономных индивидов смерть играет важную роль в культуре, и сама религия во многом обязана своим развитием этому фундаментальному феномену человеческого существования. Неудивительно, что смерть, страх перед нею всячески интенсифицируется в культуре. Это связано с тем, что старые формы власти имели репрессивный характер и опирались на право на смерть. Путем угрозы жизни власть управляла поведением людей. Страх смерти выступал также и фундаментом нравственности. Известная формула Достоевского «если Бога нет, то все позволено» опирается на допущение, что Бог спросит за грехи после смерти. Без такой кары поведение людей определялось бы исключительно прагматическими интересами.

Современная культура уже утратила многие черты репрессивности, присущие старым формам власти. В масс-медиа всячески прославляется жизнь, здоровье и молодость. Это вызвано тем, что сегодня власть управляет жизнью и определяет поведение людей рекомендациями, касающимися рационального и здорового образа жизни. Продление, экономия, рациональная организация жизни, получение от нее максимальных удовольствий — вот на что ориентируется современный человек, и ради этого он идет на сильные самоограничения, причем такие, которых не могла добиться репрессивная власть. Отсюда смерть воспринимается как неожиданность и несправедливость, как случайность, обрывающая жизнь человека, который мог бы еще жить и творить. Смерть стала врагом цивилизации, угрозой порядку. Поэтому она как бы замалчивается. Современный человек умирает не на виду, не в кругу близких, а в больнице; лицо смерти, мучительный процесс умирания скрывается, и даже мертвый камуфлируется под живого.

Смерть с философско-религиозной точки зрения обозначает предел человеческого существования. Она свидетельствует о двойственной природе человека: наличии физического тела, подчиненного биологическим законам, и души, сознания, разума, населенных вечными идеями. Поэтому вопросы о смысле жизни и смерти — это на самом деле вопросы о человеке, о том, как он определяет себя и свое положение в мире. Абсолютизируя душу или тело, отрывая их друг от друга, представляя их себе как два враждующих начала, человек неизбежно оказывается либо во власти идей и пренебрежительно относится к жизни, либо во власти телесных желаний и тогда предает свою вторую природу. Это переносится и на определение различия земной и небесной жизни: Земля — это темница для человека, а божье царство — это райская жизнь.

На самом деле, по словам Христа, о божьем царстве нельзя сказать, что оно находится там-то и там-то: Царство Божие внутрь вас есть. И не отдельный рай, а весь мир — царство бога. Жизнь — это дар, который нужно благоговейно хранить. Человек живет здесь и сейчас. Он должен ценить краткий, с точки зрения вечности, миг своего существования. Величайшим соблазном является представление о загробной жизни, ибо, претендуя на бессмертие, человек желает занять место Бога. Краткая земная жизнь, вера в Бога и бессмертие — это равноправные антропологические константы, в рамках которых и должен решаться вопрос о смысле жизни. Человек — это не Бог, и ему подобает терпение и смирение. Конечность и выявляет смерть в нашем существовании. Не замалчивать ее, не камуфлировать под жизнь и не утешаться иллюзией загробной жизни, а достойно встретить ее, смягчить муку умирания, сохранить умерших в своей памяти и не предать их дело — вот в чем состоит философское отношение к смерти. Философия не дает лекарства от смерти, а освобождает от иллюзий. Сама смерть — это тайна, но то, что говорят о ней люди, может быть подвергнуто критике.