Данный вопрос сам по себе неявно основывается на убеждении, что мы пользуемся понятиями «психика» и «сознание» (далее будем для краткости говорить лишь «сознание») только потому, что не знаем пока, какие нейрофизиологические процессы, закономерности скрываются за ними. «Сознание», таким образом, есть некий «X», временное обозначение какого-то нейрофизиологического содержания, и как только будет найдено его реальное значение, этот «X» будет отброшен за ненадобностью. 11олучается, что термин «сознание» есть лишь выражение нашего невежества. Когда же, наконец, с ним будет покончено, когда мы окажемся в состоянии, изучив мозговые процессы в деталях на молекулярном уровне, описывать мышление, чувства, мотивы и т. п. на языке нейрофизиологии! биохимии и биофизики.—тогда психо югию как науку придет: ся закрывать или переименовывать в психофизиологию (кстати, такая дисциплина уже реально существует). Психологи, однако, не боятся лишиться предмета своей науки, а философы не испытывают страха за судьбу понятия «сознание» в связи с прогрессом в молекулярной биологии и нейрофизиологии. Правда, по разным причинам: одни потому, что вообще не видят связи между сознанием и мозгом (объективные идеалисты), другие потому, что сами уже давно и с энтузиазмом предлагают от него отказаться (позитивисты и некоторые материалисты).

Идея о том, что понятия, подобные сознанию, мы используем от недостатка естественно-научных знаний, возникла в XVIII в. Одним из первых ее стал разрабатывать французский врач и философ-материалист Ж. Ламетри Борясь с религиозным спиритуализмом (учением о независимом от тела существованием души), он доказывай, что познать душевные явления можно только на основе медицинских наблюдений, это дело не священников, а врачей. Ведь человек, в сущности, есть машина, все движения которой (включая и душевные) можно свести к механике и химии. Позднее другие философствующие медики — сначала П.-Ж. Кабанис во Франции в нач XIX в., затем К. Фогт в Германии в середине того же столетия доказывали, что мозг есть орган сознания, а сознание является его функцией. К. Фогт, бывший особенно популярным в 40 е годы, даже утверждал, что мысль выделяется мозгом так же, как желчь — печенью. За это, правда, он и его соратники по борьбе со спиритуализмом получили прозвище «вульгарных материалистов». Но какие бы обидные клички ни придумывали им противники, приверженцы «врачебно-ма гери-алистического» понимания сознания лишь укреплялись в своей вере свести однажды сознание к физиологии и увеличивались в числе. Среди них мы найдем и видных русских ученых - И. М. Сеченова, И. П. Павлова.

Ошибка этих ученых, однако, состояла не и оскорбительном для человеческого достоинства сравнении возвышенных душевных движений с «низменными» выделениями внутренних органов. Ведь не оскорбляет же это достоинство открытие, что генетически люди на 98% такие же. как шимпанзе! Она — в самой их методологической установке, именуемой редукционизмом, т. е. в ошибочном сведении сложного к простому, качественных различий к количественным. Ошибочно мнение, что мозг человека есть орган мышления или сознания, хотя без него сознание существовать не может Ведь если бы нам удалось методами биоинженерии искусственно создать мозг (.в голливудской фантастике это уже давно стало 3avpHiiHbiM сюжетом), то он бы мог вполне биологически полноценно функционировать. Там протекали бы биохимические реакции, клетки бы жили, обменивались веществами и электрическими импульсами, но сознания «внутри» этого мозга не было бы. Ведь носителем сознания выступает не моз!, а человек, притом не как индивид, а как член общества. Общество закон же его «орган» и носитель, как и мозг. Изолируйте на несколько лет всех новорожденных детей от общества, и сознание «погаснет». Вот почему психологам и философам можно не опасаться прогресса в изучении мозга. Понятиям «сознание», «психика» (и ряду других) он не угрожает и лишь приведет к уточнению и углублению их содержания.