Во всяком случае, в связи между Откровением*_и религйоз^ ным правом выделяются три вещи. Во-первых, вера в пророчества продолжала играть главную роль в идеологии американских протестантских фундаменталистов — группы, которая остается существенной социальной и политической силой в Соединенных Штатах. Во-вторых, фундаментал истеки - пророческий образ будущего исключал светскую идею прогресса. Напротив, мир откровенно катился к черту в котомку и для людей было высокомерием считать, что они в силах переписать Божественный сценарий. Все, что можно было сделать, — это попытаться путем индивидуальных усилий и моральных крестовых походов спасти как можно больше людей от таких зол, как аборт, сексуальная распущенность и гомосексуализм. И в-третьих, как указывает Поль Бойер, в этой реакционной, нетерпимой и зачастую параноидальной точке зрения были скрыты радикальные тенденции. В своих атаках на защиту прав потребителей и на социально-экономическое усреднение современные милленари и предлагали «поразительно сходные обвинения» и для «приходящего слева», нечто вроде того, что никакая сторона не будет чувствовать себя удобно.18

Конечно, религиозное право вовсе не обладало никакой монополией на катастрофические картины будущего. То, что Майкл Баркан назвал «светски-апокалиптической» мелью в поп-культуре, нашло свое выражение в известной радиопостановке в 1938 году Орсоном Уоллесом «Войны миров» Герберта Уэллса, когда марсиане пришли, чтобы уничтожить человечество и захватить власть над планетой. Паническая реакция была почти наверняка связана со врепоглощающим.'Лсасом перед воздушной войной, которая была наглядно продемонстрирована годом ранее, в Гернике, во время гражданской войны в Испании.

Позднее индустрия кино превзошла сама себя в наслаждении нашими все более обоснованными страхами перед нашей недолговечностью как вида. Здесь были неисчислимые космические вторжения, астероиды, сваливающиеся прямо на нашу голову, болезни, которые ставили нас на грань исчезновения, а также трещины в земной коре, которые грозили ^разорвать мир в клочья. Но мы всегда торжествовали, несмотря на невероятность шансов. Мы нуждаемся в утешении, и кассовые сборы говорят о том, что мы получаем то, чего хотим. «Титаник» может утонуть, но Земля будет всегда на плаву.

Фильм «Титаник» фактически отражает глубокую амбивалентность, двойственность в современном отношении к технологии. С одной стороны, судьба судна стала символическим предостережением против высокомерия технологии: самый совершенный океанский лайнер в мире был потоплен айсбергом и оказался недостаточно обеспеченным спасательными шлюпками, ибо он, как предполагалось, был непотопляемым. С другой стороны, фильм начинается внушительными высокотехническими кадрами корабля на океанском просторе и соединяет сентиментальную историю любви с удивительными спецэффектами. Технологическая виртуозность к концу становится средством — поведать об опасностях технологической самон адеянности.

Тот же род напряженности появляется в фильмах о будущем, которые становятся все более пессимистичными на фоне дефицита энергии, экологических неурядиц и балансирования на грани ядерной войны в 1970-е годы и далее. Классический пример — фильм «Blade Runner» («Бегущий по лезвию»), действие которого происходит в Лос-Анджелесе в 2019 году. В ошеломляющей смене кадров вертолеты и ракеты перевозят людей мимо гигантских рекламных объявлений к монолитным небоскребам, по безжалостному и загрязненному городу, окутанному бесконечно льющимся кислотным дождем. Биотехнология развилась до такой степени, что люди могут создавать действующих, как роботы, человекообразных «реп-ликантов», и некоторые из них пытаются отомстить своим создателям. Будущее здесь — технологический кошмар, в котором нет ни следа доброты. Фильм представляет собой. серьезное предупреждение о последствиях технологически управляемого мира.

И все же большую часть привлекательности фильма составила сама мощь технологии: не только визуальные эффекты, но и графическое изображение футуристического насилия поддерживало приток зрителей. К тому же стиль повествования в «Blade Runner» был традиционным и даже несколько ностальгическим. Миссия найти и уничтожить «репликантов» была отчетливо оформлена в стиле детективных историй 1940-х годов.

Подобное сочетание будущего и прошлого характеризует фильм «Road Warrior» («Дорожный Воин»), который является, по существу, фильмом о ковбоях и индейцах, проецируемым на австралийскую пустыню после ядерной войны. Вместо индейцев на лошадях перед нами — банды на мотоциклах в стиле «Ангелов ада». И так же как индейцы в Голливуде были представлены как «плохие парни», нападающие на окруженный караван фургонов «хороших парней» (кто только, случайно, не вторгался на их территорию), мотоциклисты были компанией садистских головорезов, которые угрожали общине, которая выросла вокруг нефтяной скважины. Достаточно предвзятый критик фильма, возможно, стал бы интерпретировать фильм как футуристическую версию гоббсовского естественного состояния. Но «Дорожный Воин» оказался чем-то несколько большим, чем тонко закамуфлированное оправдание насилия на фоне удачно сымпровизированного и в какой-то степени захватывающего технологического сражения между героями и злодеями.

Как бы мы ни рассматривали эти фильмы, изображаемую в них картину будущего едва ли можно охарактеризовать как счастливую, невинную или оптимистичную, разве что допустив, что предположениелюбого вида жизни после ядерной войны можно рассматривать как форму наивного оптимизма. Если фильм «Бегущий по лезвию» представил нам экологическую деградацию, а «Дорожный Воин» — послеядерный ад, то фильм «12 обезьян» представил столь же катастрофическое будущее, в котором пять миллиардов человек были убиты в 1996 году вследствие акта биологического терроризма. Оставшиеся в живых двинулись в высокотехнологичные подземные >сежи-ща, где они в конце концов открывают средства для путешествия обратно во времени. В -2037 году они посылают назад человека с миссией — обнаружить вирус в его чистой форме, до того, как он видоизменился, чтобы их ученые могли создать противоядие.

Человек возвращается в 1996 год, чтобы найти стадо 12 обезьян, которые, как он считает, ответственны за распространение вируса, будучи уверенным, что оно явилось результатом ошибочного сообщения, посланного в будущее как результат его собственных поисков в прошлом. Фактически вирус будет выпущен апокалиптическим ученым, с которым мы сталкиваемся в середине фильма, утверждающим, что «паникеры» правы: «Конечно, имеются очень реальные и очень убедительные данные, что планета не может пережить избыточности человеческой расы — быстрый рост числа атомных проектов, неуправляемое размножение, загрязнение земли, моря и воздуха, насилие над окружающей средой. В этом контексте — не очевидно ли то, что Цыпленок представляет здоровый взгляд и не является ли девиз гомо сапиенсов «Давайте ходить по магазинам» криком настоящего сумасшедшего?» Ученый распространяет вирус, чтобы спасти планету от «излишков человеческой расы», и человек из будущего кончает тем, что его застреливает полиция в аэропорту Филадельфии, не дав ему дожить до его детства. Юноша бессознательно засвидетельствовал свою собственную смерть.

Как только вы начинаете путешествовать назад из будущего, это сбивает вас с толку; нечто подобное имело место в фильме «Стар Трек: Город на краю вечности». Доктор Маккой был заброшен обратно во времени в Великую депрессию в Америке и по неосторожности так изменил историю, что космическое путешествие никогда не происходило и — о ужас! — звездный корабль «Энтерпрайз» никогда не существовал. Кирк и Спок должны были появиться после него и удержать его от спасения жизни активистки движения за мир (роль которой исполняет Джоан Коллинз), чьи действия должны были помешать Америке вступить во Вторую мировую войну.

Такая рассудочная головная логика была одной из многих мишеней пародии Майка Майерса «Остин Пауэре: шпион, который меня поймал». Талисман Остина был украден, и Бэзил, профессиональный разведчик, отправляет его обратно в 1969 год, чтобы он смог его вернуть. «Ждите тиканья, -~ говорит Остин. — Бэзил, если я отправляюсь назад в 1969 год и я был заморожен в 1967 году, то, возможно, я смогбы посетить самого себя — замороженного. Но если я все же был заморожен в 1967 году, как я мог бы оттаять в 90-е годы и путешествовать обратно?» «Я предлагаю вам не волноваться о такого рода вещах — отвечает Бэзил, — а только наслаждаться». Затем, поворачиваясь к аудитории, он добавляет: «Это касается также вас всех». «Да», — улыбчиво соглашается Остин.

Поскольку ядерная угроза была ликвидирована, путь к предположительно роковому 2000 году намного меньше сопровождался беспокойствами, чем это было бы в ином случае, кроме некоторых неопределенных предчувствий по проблеме 2000 года (связанной с компьютерами). Тем не менее ясно, что современный пессимизм в отношении будущего был не лишен серьезных оснований. При наличии ядерного оружия и в состоянии холодной войны невозможно было избавиться от сознания того, что все, что мы знали и любили, могло быть полностью и безвозвратно разрушенным за несколько минут.

Было множество возможных реакций на эту угрозу. Люди могли обеспечивать средства сдерживания и учиться жить в равновесии страха. Они могли строить убежища и верить, что имеют шанс в борьбе за выживание. Они могли поддерживать «Стратегическую оборонную инициативу» на том основании, что успехи технологии могли предотвратить эту угрозу. Они могли проводить кампанию за ядерное разоружение. Или читать Библию, решив, что ядерная война была неизбежным исполнением религиозного пророчества, и концентрироваться на индивидуальном спасении, чтобы получить место на трибуне в небесах.

Если ядерная война и не настигла человечество; то было множество других вещей, которые могли с ним случиться. Растущая очевидность загрязнения планеты, кислотных дс-ждей, глобального потепления и истощения озонового слоя — все это говорило о том, что, если мир не закончится взрывом, он закончится хныканьем. Если добавить к этому возникновение международного терроризма и потенциальных возможностей огромных разрушений с помощью тщательно подготовленных ядерных устройств или биологической войны, то будущее выглядит еще более мрачным. И все эти угрозы действовали в контексте сексуальной и социальной революции, которая наряду с идеализмом и надеждой породила цинизм и безнадежность. Левый английский историк Э. Р. Томпсон зло и язвительно высказывался об «отвратительных сыновьях и дочерях отвратительной буржуазии, творящих свое отвратительное дело», тогда как канадский радикальный тори, философ Джордж Грант, оплакивал общество, движимое «эмансипацией страстей». Правые религиозные фундаменталисты уверяли, что текущие события подтверждают ужасные библейские пророчества, сползание к Армагеддону.