Что же делать? Если сомневаетесь — сдвиньте даты и растяните временные рамки. В течение следующих трех столетий эпоха Духа бесконечно откладывалась. Следующая дежурная дата была получена из Книги Даниила: «Блажен тот, кто ожидает и достигнет тысячи трехсот тридцати пяти дней» .10 Согласно традиционным интерпретациям библейских пророчеств, день символизировал год. В соответствии с этим принципом было бы относительно просто отодвинуть эпоху Духа кг 1335 году, в котором антихрист получит то, что ему полагается, и апокалиптический Ангел одержит победу.

Даже смерть Фридриха, при всей ее неловкости, не оказалась непреодолимой. Итальянские иоахимиты, которые связывали Фридриха с антихристом, любили указывать на описание Зверя в Откровении Иоанна: «И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана ис-целела. И дивилась вся земля, следя за Зверем».11 Значение этого пассажа теперь казалось ясным: хотя Фридрих, казалось, был мертвым, он будет перевоплощен, чтобы преследовать преданных. Тем временем на другом конце спектра поклонники Фридриха удачно активировали популярные мифы о воскресении «последнего императора» и нетерпеливо ждали возвращения своего героя,

В Германии поддельные Фридрихи возникали с той же частотой, что неподдельные Христы. Миф о воскресшем императоре оказался прочным, жестким и одновременно гибким: его можно было использовать, чтобы оспорить или подтвердить легитимность царствующих королей, и он мог быть применен для выражения мечты о социальном равенстве, этнической чистоте и национальной славе. Такие представления явно питали воображение одного автора в начале пятнадцатого столетия, который пророчил, что новый германский император отчитает церковь, истребит евреев, поработит славян и венгров, примет папство и подготовит путь к Судному дню.

Явно подобные чувства были выражены также анонимным автором «Книги ста глав», который в 1510 году сочинил один из наиболее жестоких портретов будущего, когда-либо написанных. Этому индивидууму откуда-то с Верхнего Рейна Бог сказал, что воскресший Фридрих будетправить тысячелетним царством Христа в мире и в достатке. Германский император в этом прочтении будущего собирался отодвинуть на задний план роль, традиционно предназначенную Христу. Чтобы очистить землю, мир должен быть очищен от греха — состояние, которого, конечно, нельзя было достигнуть, не убивач Орешников. Фридрих и его последователи, организованные в «Братство желтого креста», распространятся в восточном и в западном направлениях, побивая камнями, сжигая, подавляя и хороня заживо всех врагов Бога. Таковые враги были определены весьма широко. Они включали все духовенство, «от папы до мелких студентов», которых будут убивать по 2300 в день в течение четырех с половиной лет. В то же время, когда будет продолжаться эта чистка, «братья» сотрут также с лица земли всех торговцев, ростовщиков, купцов и юристов. В течение тысячелетнего царства Христа «вся собственность станет единой собственностью» и германцы возвратятся к общинному образу жизни, который был им присущ до того, как пришли римляне и все разрушили.

Новый режим начнется через пять лет, писал автор, делю-зии которого включали и веру в то, что он сам станет воскресшим Фридрихом. Лучшее, что можно сказать об этой больной фантазии, это то, что она скрывалась во мраке неизвестности и ее автор никогда не пытался ее осуществить. Но она привлекла множество эсхатологических надежд и ненависти, которые уходили в прошлое, к средневековью, и она не лишена тревожащего сходства с нацистской идеологией XX века.12

В первой половине тринадцатого столетия основные эсхатологические надежды и опасения были сосредоточены на конфликте Фридриха с папством. Во второй половине тринадцатого и первой половине четырнадцатого столетий, напротив, сражение против антихриста велось все больше внутри самой церкви. Поскольку церковь росла в численности, богатстве и привилегиях, она стала напоминать мощную корпорацию, защищающую свое собственное положение. Этот процесс был усилен в ходе борьбы против Фридриха II и его преемников, когда церковь стала еще более централизованной и управлялась подобно империи, которой, в сущности, она и стала. Результатом явился кризис экспансии, в котором мирская власть церкви все в большей степени противоречила простой жизни Христа и его учеников.

Такие события не проходили без сопротивления. Вскоре после смерти Иоахима, в 1202 году, появились два новых религиозных ордена, доминиканцев и францисканцев, которые утверждали идеалы апостольской бедности и пытались вернуться к христианским основам. Все же сами эти ордены быстро наткнулись на те же проблемы, столкнувшись с церковью в целом: требования абсолютной бедности вступили в противоречие с организационными требованиями экспансии. По мере того как ордены приобретали здания, солидные библиотеки и вовлекались в работу церкви, они развили учрежденческую инфраструктуру, которая явно противоречила их первоначальному духу.13

Нищенствующие ордены начали порождать весьма напряженные отношения, которые и произвели их первоначально.

Внутри францисканцев, в частности, группа, называющая себя «благочестивьши», энергично утверждала первоначальные предписания своего основателя, св. Франциска, и столкнулась с теми, кто настаивал на необходимости стабильности и порядка. Когда борьба усилилась, многие «благочестивые» пришли к своей идентификации с пророчествами Иоахима и усматривали в своем сражении с «плотской церковью» частичный переход от эпохи Сына к эпохе Духа.

Эта ассоциация имела определенное значение. Иоахим писал, что два ордена благочестивых монахов будут играть ключевую роль в нанесении поражения антихристу и возвещении третьей эпохи. Вскоре после этого, вполне независимо друг от друга, были сформированы ордены доминиканцев и францисканцев. Было ли их появление простым совпадением? Нет, было очевидно, что осуществлялись пророчества Иоахима и что будущее мира возлагалось на плечи доминиканцев и францисканцев.

Первым, кто осуществлял эту связь, по крайней мере в письменной форме, был молодой францисканец по имени Джерард. из Борго. В 1254 году он доказывал, что св. Франциск и был Ангелом Апокалипсиса, что францисканцы были благочестивыми монахами Иоахима, а произведения Иоахима составили третий Завет третьей эпохи. «И увидел я другого ангела, летящего посредине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы бла-говествовать живущим на земле» — говорит Откровение Иоанна. Джерард полагал, что этот другой ангел был не кем иным, как самим Иоахимом, и что «вечное Евангелие Иоахима» исчерпывающе истолковывало Ветхий и Новый Заветы. Эта интерпретация, конечно, вышла далеко за пределы всего, что утверждал Иоахим в своих произведениях. Это был также очевид-, ный случай ереси. Письма Джерарда были сожжены и он провел остаток своей жизни в тюрьме.14

Тем не менее, следуя за ним по пятам, появился еще более влиятельный францисканец, Петр Иоанн Олива, Он предупредил своих последователей, что антихрист появится в форме ложного папы, сопровождаемого фалангой коррумпированных епископов и аббатов. Бог предназначил францисканцев для преодоления сил зла, но не силой, а демонстрацией истинных христианских идеалов смирения и бедности. В тот момент, когда антихрист, казалось бы, победит, писал Олива, дух св. Франциска и Христа наполнит м ир и вознесет человечество на высший план. Таким образом Олива, связав мирскую и коррумпированную церковь с антихристом, заверил своих сторонников, что они в конце концов восторжествуют, и подтвердил принципы бедности и пассивности. Но в этом содержался значительный потенциал революционной активности, что поняли и церковные власти, и его собственные последователи.15

Страхи перед властями следует рассматривать в более широком контексте народного недовольства церковью. Хотя современные историки справедливо указывают, что церковь действительно не вырождалась, все же злоупотреблений в ней было достаточно, чтобы раздражать и волновать многих людей, независимо от внутреннего вызова, брошенного ей францисканцами. Например, в 1250 году странствующий монах из Северной Франции, называвший себя «хозяином Венгрии», осудил духовенство как лицемерных карьеристов, представил себя как живого Христа и привлек несколько тысяч последователей. Дева Мария, сказал он, лично ему приказала организовать крестовый поход против неверных. В качестве доказательства он предъявлял письма, которые якобы вручила ему Мария. Это был особенно удачный прием, так как проверить почерк было бы нелегко. Кроме того, у «хозяина Венгрии» была отвратительная привычка — убивать каждого сомневающегося в нем. Субъект этот был почти наверняка не иоахимит, но гнев, который он четко выражал, мог быть легко присовокуплен к апокалиптическим идеям эпохи Духа.16

Такие проявления антиклерикализма вместе с апокалиптическим языком инакомыслия внутри церкви породили порочный круг репрессий и радикализации. Религиозные консерваторы полагали, что францисканцы были фанатическими еретиками, которые должны быть подавлены. Под давлением преследований францисканцы стали более, чем когда-либо, убежденными, что церковью управляют силы антихриста. И растущий радикализм францисканцев, похоже, подтверждал первоначальные опасения консерваторов и оправдывал дальнейшие репрессии.

К концу тринадцатого столетия, с эпохой Духа, теперь намеченной на 1335 год, францисканцы все более переходили к обороне. Они теряли боевой дух, необходимый для преобразования ордена изнутри. Некоторые с досадой покидали орден в то время, как другие были изгнаны. Ища пристанища, они формировали свои собственные диссидентские общины и радикальные сети вне церкви и объединялись с сочувствующими мирянами. Распространяясь повсюду в Южной и Западной Европе и называя себя странниками или братьями, такие группы соединяли евангелистскую бедность с иоахимитскими ожиданиями, охватывая изумительное разнообразие идей и отношений. Из этой культуры радикализма вышли некоторые из самых воинственных личностей, которых когда-либо видел средневековый мир.