И вот что мы имеем: научные предсказания-середины 1960-х годов о 2000 годе иногда попадали в точку, но чаще оказывались впечатляюще неверными. Следует отметить, что их предсказания сосредоточились в основном на технологическом будущем, а социальные и политические изменения оказались значительно более непредсказуемыми. Многие ли могли в 1965 году предсказать феминистскую революцию или развал Советского Союза? Сколько реалистичных наблюдателей могли ожидать конца апартеида в Южной Африке? Какой экономист мог предсказать, что в 2000 году валовой'национальный продукт на душу населения в Ирландии превысит таковой в Великобритании?

Имея это в виду, стоит рассмотреть некоторые из размышлений уже в наше время о характереXXI века. В 1999 году «The Times Higher Educational Supplement» собрал вместе «тридцать всемирно известных умов» и издал их мысли о будущем в книге, озаглавленной «Предсказания». В чем-то их результаты напоминают научные спекуляции 1960-х годов. Как отметил редактор Сайен Гриффите, возможно и такое:

Генетическое проектирование детей, обладающих сопротивляемостью новым и смертельным вирусам, создание «бионических» людей, способных к пониманию мыслей без потребности языка, и наконец — разрешение загадки человеческого сознания. Мы создадим в наших лабораториях жизнь и пошлем ее процветать на враждебных планетах, изберем женские правительства, чтобы положить конец войнам, и будем обучать школьников справляться со своими эмоциями так же, как сегодня мы обучаем их английскому языку и математике.7

Но есть и существенные изменения в содержании и тоне наших современных предсказаний. В частности, наивный оптимизм, характерный для столь многих научных предсказаний! 965 года, был теперь ослаблен значительной степенью предостережения и беспокойства.

Хорошим примером смеси надежды и страха может быть критическая область «генной терапии», которая отправляет нас назад, прямиком в мир евгеники. В середине 1960-х годов биологи, такие как Хадсон Хоглэнд, считали, что «генетическое вмешательство» к 2000 году будет достаточно продвинуто, чтобы предупреждать болезни и позволить человечеству управлять своим развитием. В целом оно было принято как «доброе дело»: родителям можно было не только гарантировать здоровых детей, но и задавать пол, способности и психологические характеристики своего потомства.

Теперь, в 2000 году, проект «Геном человека» успешно движется по пути разработки «лечения любой болезни, основанного на генных технологиях». По Френку Андерсону, в течение последующих тридцати лет это революционизирует медицинскую практику. Он приветствует этот прогресс как средство, позволяющее прекратить ужасные страдания, связанные с наследственными болезнями. Но он также признает огромные возможности неправильного употребления и злоупотребления такой технологией: «Во имя незначительных «усовершенствований», в которых мы видим благоприятные возможности», пишет он, «мы можем начать использовать генную инженерию человека, чтобы пытаться «улучшать» час самих и наших детей».8

Для многих ученых, таких как Стивен Джей Гоулд и его коллеги в «Совете за ответственную генетику», опасности представляются настолько серьезными, что весь проект должен быть пересмотрен. «Скажите дизайнерам детей — НЕТ!!!» — вырвалось недавно у одного из них. И, как признает также и Андерсон, сочетание «генной терапии» с нашей склонностью к этнической нетерпимости повлечет действительно ужасающие последствия. Он предлагает «развить информированное сообщество, которое признает опасности генной инженерии и прекратит злоупотребления этими технологиями, пока не поздно».9 Но является ли эта предосторожность достаточной — вопрос остается открытым. Хотя наш общий исторический опыт в таких вопросах, увы, решительно склоняет к пессимизму.

Наряду с предостережениями и беспокойством, некоторые авторы «Предсказаний» подвергают сомнению весь характер самого предприятия. «Трудно рассматривать запрос о предсказаниях о грядущем веке, — заметил Ноам Хомский, — без серьезных оговорок. Отчет о предсказаниях в человеческих делах не был вдохновляющим ни в узком диапазоне сроков, ни в науках... Возможно, самым правдоподобным предсказанием будет то, что любое предсказание в серьезных вопросах скорее всего пробьет мимо цели, кроме, пожалуй, исключительных случаев». С этим можно только согласиться. Точно так же Ум-берто Эко отказался делать любые предсказания; он привел парадокс самолета: «Когда-то казалось логичным, что е w должны быть легче воздуха, чтобы летать в небесах; но потом оказалось, что вы должны быть тяжелее воздуха, чтобы летать более эффективно». «Мораль этой истории, — продолжал он, — в том, что и в философии, и в науках вы должны быть очень осторожными, чтобы не влюбиться в ваш собственный ьоздуш-ный корабль».10

Даже Джонатан Вайнер, автор предисловия к «Предсказаниям», разделяет этот скептицизм. «Осуществится ли какое-либо из конкретных предсказаний, — отмечает он, — утверждать невозможно. Рассуждение о судьбе любого отдельного предсказания в этой книге похоже на рассуждение о пути бутылки в океане или о судьбе любого из миллионов видов, которые растут и теснятся на древе жизни».''

Это верно, но это, пожалуй, вызовет у вас удивление: зачем в таком случае была написана эта книга? Сама идея предсказания будущего чревата столь многими проблемами и опасностями, что ею явно не стоит заниматься; но не идея размышления о том, в каком направлении мы могли бы идти, что мы ощущаем и думаем о данном направлении и что мы могли бы сделать, чтобы изменить себя или продолжить наш путь не только здоровым образом, но и способствуя нашему выживанию и развитию как вида. И если размышлять в этом духе, то при наличии должного смирения — понимания сложности, глубокого недоверия к утопическим решениям и скептического отношения к апокалиптическим сценариям — это приблизит к нам, на мой взгляд, неведомый мир будущего.

Однако пророчества и предсказания продолжают взывать к глубоким человеческим потребностям. Они предлагают цель и направление там, где царит неуверенность, в состоянии безысходности — вселяют надежду, предупреждают об опасностях и откликаются на озабоченность. Поэтому будет достаточно достоверным предсказать, что предсказания будут всегда, пока люди будут населять планету. Вполне уверенно можно также предсказать, что большинство этих предсказаний будут ошибочными; эти «вполне уверенные» предсказания — лишь исключения, подтверждающие правило. И коль дело обстоит так, то пророкам и прогнозистам предстоит уйма объяснений. Так что я закончу несколькими полезными советами вдохновенным авгурам — своего рода руководством для пророков на случаи неудач.

Для начала вы сможете избежать больших возможных неприятностей, если свои предсказания будете делать как можно более неопределенными и неоднозначными. Подобно опытному политическому деятелю вы должны избегать конкретных деталей. Если вам пришлось указать конкретные даты, выдол-жны убедиться в том, что они доступны множеств различных интерпретаций. Следуйте примеру Нострадамуса, признанного мастера в этой области. Конец света, писал он, произойдет, когда второй день Пасхи придется на 25 апреля. Это предсказание было сделано в начале XVII столетия, указывая на 1666 год. Когда же в этом году ничего не произошло, было сравнительно несложным изменить дату на год 1734-й; следующие точки совпадения следовали в 1886-м и 1943 годах. Следующий очередной год — 2038-й: пророчество Нострадамуса все еще в силе. Все потенциальные даты, конечно, должны быть за пределами вашей собственной жизни, тогда проще иметь дело с обвинениями.

Как мы видели, лучший способ сделать ваши пророчества ошибкоустойчивыми состоит в обычном обмане. Трюк здесь в том, чтобы заставить увидеть, что это вы предсказали события, которые уже произошли. Это то, что Даниил сделал ради религиозных целей, ирландские революционеры XVIII века — ради целей политических, а мошенники, Ричард Хэд и Чарльз Хиндли, сделали (посредством мамаши Шиптон) из грубо коммерческих соображений. В качестве краткосрочной стратегии этот подход может быть чрезвычайно эффективным; в долгосрочной перспективе тем не менее есть шансы, что ваш обман будет раскрыт. С другой стороны, пока вы не слишком обеспокоены своей посмертной репутацией, это — не проблема.

Но что, если вы уже в это ввязались, а события доказали вашу неправоту? Что вы будете делать, если пророчества терпят неудачу? Один образ действий — признать ошибку, принести извинения и следовать дальше. Другой, более общий подход, — признать ошибку, пересмотреть числа и предложить новую дату, желательно в отдаленном будущем. Третье — игно - рировать неудачу и просто переключиться с одного апокглкп-тического сценария на другой. Эта модель была принята ведущим радиокомментатором Артом Беллом. До наступления 1. января 2000 года он сделал опрометчивое заявление, что компьютерная «проблема 2000» («Y2Kbug») возвещает Армагеддон. Когда ничего не случилось, он, не сморгнув глазом, перешел к столь же паническому пророчеству о наступающем «глобальном сверхурагане». Особого ущерба его репутации это не причинило; его программа остается самым популярным ночным радиошоу в Северной Америке.

Если это покажется слишком грубым, то более изощренный подход состоит в том, чтобы пересмотреть, дать иное толкование или восстановить значение первоначального пророчества. Этот выбор предпочитали религиозные системы, которые по меньшей мере немного отдохнули на апокалиптических основаниях. Классическую историю успеха в этом отношении представляет христианство. Несмотря на, или, возможно, благодаря бесконечной отсрочке Второго пришествия ранние христиане сумели привлечь внушительное число последователей. Существо проблемы было в следующем: по общему мнению, Иисус сказал, что Второе пришествие произойдет при жизни его слушателей. Они все умерли, и если и произошло Второе пришествие, то никто его не заметил. Объяснения были необходимы, и притом настоятельно.

Были выстроены различные линии обороны: Иисус в действительности никогда этих слов не произносил; Марк и Матфей неправильно истолковали их значение; Его слова не следовало принимать буквально; лишь одному Богу ведомо время Второго пришествия. В более широком смысле находчивость в аллегорическом прочтении библейских пророчеств, как оказалось, была эффективным способом избежать неловкого положения — тем более что это неявно льстило искушенности современных апологетов, противопоставляющих свое более высокое понимание примитивному буквализму своих предшественников. А для тех, кто продолжал верить во Второе пришествие, это было просто вопросом ожидания и наблюдения, верили ли они в реальную возможность чтения знамений времени или нет.