В этой атмосфере писания древних пророков были переизданы по доступным ценам и вновь истолкованы, уже в свете Французской революции. Всплывают воспоминания о Сете Дарвине, бродячем проповеднике семнадцатого столетия, который однажды вошел в церковь «обнаженным до пояса» и возмутил конгрегацию «тревожащими речами», не говоря уже о его пугающем внешнем виде. Среди прочего он предсказал большую смуту во Франции «перед закатом следующего столетия». Теперь, разве что с некоторым опозданием, его пророчества, казалось, осуществлялись.

Подобный подход был предпринят к проповедям Пьера Жюрье, гугенотского священника, который в 1685 году предсказал крах католицизма во Франции. Щекотливый факт, что он ожидал это событие в 1710 году, удачно оставили в стороне. Нострадамус был привлечен к этому делу, как и смутные фигуры типа «бедняка из Норфолка», который в 1775 году явно предсказал, что «Франция будет истекать кровью и десятки тысяч ее детей будут убиты». Французы обратятся против духовенства, говорил он, и замыслят неудачное вторжение в Англию. Папа бежит из Рима, ислам падет, и путь к тысячелетнему царству Христову будет чист в 1805 году.44

Тем не менее, безусловно, самым влиятельным было пророчество Роберта Флеминга, чей «Апокалиптический ключ» 1701 года был широко переиздан и воспроизведен в радикальных газетах. Флеминг утверждал, что вся мировая история содержится в шестнадцатой главе Откровения Иоанна, в которой семи ангелам было приказано: «Идите и излейте семь чаш гнева Божия на землю». Пытаясь найти соответствия исторических событий с излитием чаш, он заключил, что четвертая чаша будет излита «около 1794 года». К этому времени, утверждал Флеминг, «французская монархия, после того как она опалила других, будет сама хиреть, поступая так; ее огонь и то, что является топливом, питающим его, незаметно иссякнут; пока не будут окончательно истощены к концу данного столетия». Затем он предсказал ослабление папства между 1794 и 1848 годами и начало «благословенного Тысячелетнего Царства Христова духовного господства Христа на земле» около 2000 года.45

Эффект был ошеломительным. Когда в январе 1793 года был казнен Людовик XVI, казалось, что Флеминг действительно открыл будущее. И когда пять лет спустя французские армии разработали удачный ход, в котором Римский Папа был заключен в тюрьму и Рим стал республикой, казалось, что осуществлялось также следующее его предсказание. Лоялисты и радикалы были одинаково поражены силой пророчеств Флеминга, но выводы из них сделали противоположные. «Друзья порядка» попытались использовать Флеминга в своих собственных целях и утверждали, что он предсказал разрушение французской нации. В противоположность им такие радикалы, как Джозеф Ломас Тауэре, соединили «интерпретации пророчеств» с «некоторыми политическими истинами», чтобы продемонстрировать, что Французская революция разрушит суеверие, ниспровергнет повсюду в Европе монархии, распространит истинное христианство и приведет в движение тысячелетнее царство Христово.

Среди прочего Тауэре хотел направить народные верования о гадании и чтении будущего в революционные политические и религиозные каналы. Кажется, что правительство было весьма обеспокоено, чтобы принять жесткие контрмеры. На форзаце одной из немногих оставшихся копий фигурирует надпись: «Эту работу приказано строго запретить по указанию У. Пит-та», премьер-министра.46

Многие британские демократы, подобно их американским коллегам, нашли трудным согласовать с практикой свою под-держку принципов Французской революции. «Некоторые, однако, возражают, — заметил Бикено, — что прогресс Французской революции был отмечен слишком большим произволом и кровью; и то, что люди участвовали в ней, — слишком скверно, чтобы допустить, что это — от Бога». Один из способов обращения с этой проблемой состоял в том, чтобы переложить всю вину за революционное насилие на плечи роялистов. Утверждали, что, если бы они не выступили против свободы, не было бы вообще никакого кровопролития. Другой способ должен был указать, что Бог часто использовал «недостойные фигуры» для своих намерений. Генрих VIII, например, едва ля был образцом достоинства, но именно благодаря ему Британия стала протестантской нацией. Согласно Пристли, «распространенность безбожия» во Франции была реакцией на «антихристианские правящие круги» страны. Теперь, писал он, католическая тирания и революционный атеизм уравновешивали друг друга, оставляя открытым путь для «истинного христианства» и Второго пришествия.

Пристли полагал, что тысячелетнее царство Христово неизбежно; Бикено рассчитывал, что Антихрист будет побежден к 1819 году и Христос возвратится в 1864 году; другие вычислили, что Второе пришествие произойдет в 2060 году. Но безотносительно к определенным датам озабоченность наступлением тысячелетнего царства Христа побудила людей к размышлениям над его природой. В ходе этого рассмотрения они четко выработали форму религиозного утопизма, который не только показал их надежды на будущее, но бросил также задний свет на проблемы и несправедливости их собственной эпохи.47 Этотоптимизм особенно очевиден в милленаристских предположениях Джозефа Ломаса Тауэрса. Он с нетерпением ждал мира, в котором медицина вылечит больных, животные будут дружелюбными, люди будут чувствовать себя в безопасности в собственных домах и путешественники будут защищены от разбойников и пиратов. В течение тысячелетнего царства Христова, считал Тауэре, не будет больше высшей меры наказания, не будет больше поединков и самоубийств. Горе и боль закончатся и человечество больше не будет знать войн. «Больше не будут, — писал он, — тысячи представителей человеческой расы собираться вместе, чтобы убивать друг друга на поле сражения или в глубине души».

Вместе с ниспровержением «плохого правительства и ложной религии» будут преобразованы все аспекты жизни. «Не только война, разногласие и мор в большой степени будут удалены из мира, — предсказывал Тауэре, — но также и то другое зло, которое естественно проистекает из тех же источников — праздности и невежества, лицемерия и преследования, суеверия и безбожия, чрезмерной бедности и сурового труда». Этот образ будущего совершенно совпадает со стремлениями популярных радикалов с обеих сторон Атлантики. Тауэре сделал тысячелетнее царство Христово синонимичным утопическим мечтам о демократическом республиканизме.48

Если возобновление интереса к предсказаниям у людей, подобных Флемингу и Жюрье, было частью синдрома «ретроспективного пророчества», то милленаристские ожидания Бикено, Пристли и Тауэрса принадлежали новому, порожденному революционерами видению будущего. В это же время апокалиптические секты группировались вокруг харизматических самозваных спасителей, таких как Ричард Бразэрс и Джоанна Сауткотт.

Выходец из Ньюфаундленда, Бразэрс родился в 1757 году на Рождество; эту дату он воспринял как признак своей божественной судьбы. «Я — пророк, который будет явлен евреям, — объявил он в 1794 году, — чтобы организовать их исход из всех стран в землю Израилеву, в их собственную страну, в стиле, подобном Моисею, но с дополнительными полномочиями». Битва Армагеддона началась, когда революционная Франция вступила в войну с консервативной Британией. Георг III был одним из «четырех великих животных» в Книге Даниила, а сам Бразэрс был Богом предназначен осуществлять руководство тысячелетним царством Христовым.49

Бразэрс не только разговаривал с Богом, но и проявил значительное влияние на Него. Он объяснил это все в своем «Явленном знании пророчеств и времен», одной из популярных книг 1790-х годов. Бог разъярен греховностью Лондона, поведал Бразэрс своим читателям, и Он собирался «немедленно сжечь его огнем небесным». Раскат грома, который потряс город в январе 1791 года, писал Бразэрс, фактически был начальным залпом в разрушении Лондона. Но он, Ричард Бразэрс, вмешался лично и упросил Бога дать городу еще один шанс. Сперва Бог был «в высшей степени расбержен» этой просьбой полностью переменить Божественный приговор, но несколько дней спустя Он решил смягчиться. «Я прощаю Лондон и всех людей, в нем ради вас», — вещал Бразэрс, как бы цитируя сказанное ему Богом, — нет другого человека на земле, который мог бы стать впереди меня, чтобы просить о столь великом дете».50

То же самое случилось в августе 1793 года, когда Бог еще раз был на грани разрушения мира за его грехи. В этот раз Бразэрс сумел уладить дело с Богом, гарантируя, что он и его друзья будут избавлены от холокоста. Как он заверил своих сторонников:

Исполнение Суда Божьего, сколь бы оно ни было пагубно для правительств и наций, против которых оно направлено, не позволит затронуть мою личную безопасность или действовать сколько-нибудь в ущерб мне: несомненный факт моего возвышения до высшего руководящего положения, которое когда-либо будет в мире, не может быть предотвращен никаким возвышением или падением человеческой власти на земле; потому что это — второй завет Божий моим предкам и его священное обещание, ныне данное мне в откровении.

Путем дальнейших переговоров Бразэрс сумел добиться дальнейшего продления крайнего срока Божьего: жителям Лондона будет дан еще один шанс исправить их грешные пути.51

Но грешные пути продолжались, терпение Божье исчерпывалось, и на этот раз Он не передумает. Лондон, объявил Бразэрс, будет стерт с лица земли землетрясением в день рождения короля, 4 июня 1795 года. В тот вечер молодой ирландский революционер, живший в Лондоне, Джон Биннс, шел в политический клуб, когда разразилась одна из самых сильных гроз, которые когда-либо испытывал Лондон. Он укрылся в баре, где нашел набившихся в него пятьдесят—шестьдесят человек, некоторые стояли на коленях в молитве, охваченные ужасом, что пророчество Бразэрса осуществлялось. В начале того дня был большой массовый исход из города: все дороги были забиты тысячами и тысячами людей, которые пытались избежать гнева Божьего.52

К этому времени Бразэрс был арестован по подозрению в измене. Он читал проповеди против британской войны с Францией, поддерживал революционных демократов и обещал заменить Георга III — и это все в то время, когда правительство опасалось французского вторжения, рос политический радикализм и высокие цены на хлеб вызывали широкое недовольство. К этому добавлялось и то, что его письма «повсюду в Англии были причиной многих сенсаций», а число его сторонников росло. Все это даже достигло Палаты общин, где видный член парламента поставил о нем вопрос. Правительство нашло его невменяемым, и вскоре после его ареста он был объявлен юридически безумным и содержался в психбольнице до 1806 года.53