Конечно, каждый, кто ожидает найти в «Машине времени» (1895) радостную картину будущего, будет глубоко разочарован. Первое, что привлекает внимание к этой книге, настолько очевидно, что его значение можно легко не заметить; это — заглавие.

До Уэллса люди сталкивались с будущим в своих мечтах, в откровениях «гения» или после длительного периода сдерживаемого вдохновения. Но чтобы кто-то путешествовал в будущее на машине — это было впервые. В прошлом будущее связывали с изощренной технологией; теперь — оно было изощренной технологией, которая вообще доставляла вас туда.

Уэллсов путешественник во времени продвинулся с 1895 года в год 802 701-й — далеко опередив большинство других воображаемых будущих времен, которые обычно располагались где-нибудь между тысячей и семьюстами годами впереди. Путешественник ожидал найти людей будущего «необычайно опередившими нас в знании, в искусстве, во всем»; вместо этого он столкнулся с разрушенными зданиями, обветшалыми дворцами и хрупкими, неразвитыми людьми, называвшимися элои. Он был еще более удивлен, обнаружив, что другая группа людей, зловещих и обезьяноподобных морлоков, населяла мир под землей.

Постепенно путешественник во времени соединяет отдельные части. Капиталисты эволюционировали до свободного класса, который восторжествовал над природой и обрел полную безопасность. Тем временем чернорабочие все в большей мере работали под землей, пока они в конце концов приспособились к своим подземным условиям. Но элои стали жертвами собственного успеха: «Слишком совершенная безопасность верхних обитателей привела их к медленной дегенерации, в основном к уменьшению их размеров, силы и интеллекта».

По мере того как элои теряли свой интеллект и инициативу, морлоки теряли сострадание и душевную теплоту: чтобы выжить в своем подземном жилье, они стали изобретательными и безжалостными. Когда у морлоков кончилось продовольствие, они стали захватывать, убивать и поедать элоев. В действительности элои стали обитающим наверху рогатым скотом, который поддерживал существ подземного мира. «Мне больно думать о том, сколь ограниченной оказалась мечта человеческого, интеллекта, — сказал путешественник во времени. — Он совершил самоубийство. Он твердо настроил себя на комфорт и праздность, на гармоничное общество с безопаснисяъю и стабильностью в качестве своего девиза, он достиг осуществления своих надежд — придя наконец к этому».10

Имеется два решающих момента в контакте воображаемого будущего Уэллса и его фактического настоящего. Сначала разделение между элоями и морлоками базировалось на тенденциях, которые Уэллс обнаружил в своем собственном обществе. Классовые противоречия не только становились более глубокими, считал он, но они отражались также в изменяющейся социальной организации пространства. «Менее декоративные цели цивилизации» вытеснялись из поля зрения под поверхность: новая подземная железнодорожная система Лондона впервые в мире явилась самым драматическим симптомом общей тенденции. Рабочий класс конца XIX века, утверждал Уэллс, уже жил в искусственных условиях, которые отделяли его от «естественной поверхности земли».

В то же время люди побогаче пытались изолировать себя от «грубого насилия бедных» и устраивали свои анклавы в сельской местности: «в Лондоне, например, вероятно — более половины привлекательной территории закрыто от проникновения». Кошмарный мир 802 701 года в этой перспективе был просто логической кульминацией процесса, который уже шел полным ходом. Подобные предположения лежат за фантастическим фильмом Фрица Ланга «Метрополия», в котором эксплуатируемый рабочий класс, порабощенный машинами и существующий в обширных подземных индустриальных комплексах, противопоставляется комфортно живущей и самодовольной буржуазии, живущей на поверхности."

Другая связь между 1895-м и 802 701 годами можетбытьобнаружена в дарвинизме, который продолжал оказывать глубокое влияние на точку зрения Уэллса. И элои, и морлоки приняли форму в соответствии с требованиями окружающей среды, соответствуя которой, они превратились в различные виды. Отсюда можно извлечь важный урок, полагал Уэллс: без стимула борьбы все утопии в конце концов самоуничтожатся. «Закон природы, которому мы не придаем значения, — писал он, — заключается втом, что интеллектуальная многосторонность является компенсацией за перемены, опасности и беспокойства... Где нет никаких перемен и никакой потребности в переменах, там нет никакого интеллекта. Что-то подобное интеллекту есть только у тех животных, которые вынуждены сталкиваться с огромным многообразием критических ситуаций и опасностей».

Уэллс передает также общее настроение окончательного космического распада. Отправляясь в самое отдаленное будущее и за грань воображения, путешественник во времени пробился сквозь миллионы лет в то, что стало в конце концов пустыней. Луна исчезла, Солнце стало гигантской красной звездой, небо было темным, а угрожающие гигантские крабы ползали там, где когда-то находился Лондон. «Я не могу передать чувство отвратительного опустошения, которое повисло над миром», — сообщает путешественник. Двигаясь во времени еще дальше, он достиг мира тьмы и молчания на грани забытья. За столь длительный период все человеческие стремления погибнут без следа и сам мир в конце концов исчезнет.12

Но эта перспектива не должна нас останавливать в наших попытках улучшить качество человеческой жизни, полагал Уэллс. Судьбы элоев и морлоков можно и нужно избежать. Выход — в применении стандартов научного рационализма к историческому процессу. Центральная задача, стоящая перед человечеством, состояла в том, чтобы учредить такое мировое государство, которое соединит потребность в безопасности и порядке с запросами активной индивидуальности.

Такое государство будет управляться просвещенной элитой, своего рода самураями будущего, которые осознали, что человеческий прогресс зависит «от эксперимента, опыта и перемен». Государство обеспечит пищей, одеждой, порядком и здоровьем, но также будет поддерживать предпринимательский дух. Экономические стимулы вознаградят тех, кто обеспечивает качество жизни, а различия в заработной плате будут сохранены как «побуждающий мотив к усилию». Цель, писал Уэллс, должна изменить природу стимулов, «чтобы сделать жизнь не менее активной, но менее охваченной паникой, насилием и грязью, перемещая сферу борьбы за существование из области низших чувств к более высоким чувствам».13

При этой системе рационального контроля технологические достижения приведут к «безусловной ликвидации ручного труда и рабского класса». Женщины станут столь же свободными, как мужчины, утверждал Уэллс, несмотря на их очевидное подчиненное положение. Фактом в этом вопросе было то — а он был в ладах с «фактами», — что женщины считались «менее инициативными», «менее изобретательными и находчивыми» и «сравнительно менее способными к организационным и комбинационным делам». Однако они хороши в качестве матерей, и их работа должна оплачиваться государством. Такое вознаграждение также освободит их от экономической зависимости от своих мужей.

В соответствии со своей евгенической теорией Уэллс полагал, что зарплата женщин должна возрастать соответственно числу здоровых детей, которых они произвели. И в итоге «способная женщина, которая родила, воспитала и дала образование восьми или девяти крепким, смышленым и успешным сыновьям идочерям, будет чрезвычайно преуспевающей женщиной». Государство будет поощрять институт брака, всегда признавая, что «его необходимым условием будет целомудрие жены». «При доказательстве ее неверности, — писал Уэллс, — она должна сразу прекратить брак и освободить и своего мужа, и государство от какой-либо ответственности за поддержку ее незаконного потомства». Это ограничение применялось только к женщинам: Уэллс вообще ничего не сказал о целомудрии мужа. Возможно, это и неудивительно; этого и следовало ожидать оттого, у кого самого было несколько внебрачных связей.14

И вообще, принимая во внимание его страсть к евгенике, его сексуальные двойные стандарты и его собственные претензии на превосходство, трудно читать Г. Уэллса без тошноты.

Одно дело — писать о потребности «рационального» управления и мирового правительства, и совершенно другое — понять, как это положение дел может быть действительно достигнуто. Здесь опять-таки вступает в силу диалектика антиутопии и утопии: лишь только тогда, когда люди встретятся лицом к лицу с потенциально пагубными последствиями своих существующих паттернов поведения, считал Уэллс, может начаться конструктивная работа.

В то время как ранние утописты рассматривали технологию в ее положительных моментах, Уэллс остро осознавал ее разрушительную способность. В таком случае было необходимо установить над нею контроль. Необходимость этого требования была очевидной из-за быстрого прогресса атомной физики. Незадолго до Первой мировой войны Уэллс занялся этим развитием в «Освобожденном мире», первом фантастическом романе, где предугадывается и исследуется воздействие ядерной энергии на общество, войну и политику.

История эта началась в 1933 году, когда атомная энергия наконец стала использоваться человечеством. Ответственный ученый осознал, что он открыл «миры неограниченной энергии», но признал также и опасность своего открытия. «Чувствовал себя идиотом, который послал ящик заряженных револьверов в детские ясли, — отметил он в своем дневнике. В течение двадцати лет ядерная энергия вырабатывала электричество и питала автомобили, поезда и самолеты. С одной стороны, произошло значительное увеличение производства; с другой — такие традиционные отрасли промышленности, как нефтяная, угольная и производство, стали устаревать. В результате произошла социально-экономическая катастрофа: резко возросла безработица, число самоубийства и тяжких преступлений, и «казалось, что человеческое общество будет уничтожено своими собственными великолепными достижениями».15

Все эти события явились результатом углубляющегося противоречия между технологическим прогрессом и политическим застоем. Люди использовали науку, чтобы создать беспрецедентное богатство, но они при этом твердо придерживались традиционных форм правления, которые все более устаревали. «Эти традиции восходят к темным эпохам, когда каждый действительно терпел лишения, — комментирует один из персонажей Уэллса, — когда жизнь была жестокой борьбой, которая могла быть скрытой, но которой нельзя было избежать». И наиболее опасной из этих отживших традиций в новую эпоху ядерной энергии и воздушной войны было продолжав йцее-ся существование отдельных, соперничающих и шовинистических национальных государств.16