Вторая половина XIX века ознаменовалась серьезной перестройкой рыночных отношений в мировой экономике. На исторической сцене появился государственно-монополистический капитализм с его сложным бюрократическим аппаратом, призванным обеспечивать многочисленную сеть связей капиталистического предприятия с другими предприятиями, финансовыми учреждениями и рынком. После 1-й мировой войны кризисные явления в экономике заставили в новом свете взглянуть на проблему социально-экономической стабильности и роли государственного аппарата в преодолении кризисных явлений. Принцип верности закону начал превращаться в индустриальных странах Запада в общенародное требование, направленное против произвола монополий и угрозы установления тоталитарных, террористических режимов.

На примере СССР с его партийной диктатурой и стран с крайне правыми тоталитарными режимами мировая общественность отчетливо увидела, что власть предержащие отнюдь не всегда чувствуют себя связанными законом, ограничивающим остальных граждан, хотя и маскируют свой^произвол «законотворчеством» во имя «народных интересов».

Тот факт, писал В. М. Рейсмен, профессор права Йельского университета (США), что правящая элита на Востоке и на Западе нередко действует вопреки законам публичного права, не должен казаться чем-то удивительным и нетипичным. Все это уже неоднократно случалось в истории. Однако наших современников тревожит то, что в данном случае теория демократии вступает в противоречие с запросами и нуждами демократической практики. Это не означает, что демократия хуже тирании или диктатуры. Противоречива любая общественная система. Поэтому речь должна идти не о полном устранении противоречий, а о преодолении одних и борьбе с новыми.

История многих государств современного мира отмечена периодическими взрывами общественного возмущения по поводу публичного разоблачения тайных нарушений правящей элитой общепринятых официальных норм. Люди начинают требовать от государства точного и неукоснительного соблюдения норм формального права и немедленного прекращения любых действий, совершаемых в рамках так называемой тайной нормативной системы неформальных отношений. Эти волны негодования приобретают, по словам Рейсме-на, характер «крестовых походов», сметающих одних политиков, выносящих на гребень других, но, увы, мало влияющих на укоренившиеся методы закулисной практики правящей элиты.

Почему?

Ирония заключается в том, что многие процедуры, основанные на скрытых системах правил, оказываются необходимыми для эффективного правления и управления жизнью демократического общества. Поэтому не следует уподобляться страусу и прятать голову в песок, не замечая, что теория демократии подчас вступает в противоречие с запросами и нуждами реальной демократической практики. Чтобы разобраться в подобных парадоксах, требуется всесторонний научный анализ жизни современного общества. И здесь большую помощь может оказать нам философия и социология права. Что касается последней, то хочу подчеркнуть следующее: современная социология права изучает не только влияние правовых и моральных норм на поведение людей, но и отклонения от этих норм в сторону полной анархии или «неписаных правил».

Известно, что поведение людей предполагает наличие таких социальных регуляторов, как ценности и нормы, которые не всегда формально фиксированы, но тем не менее воздействуют на человека и его поведение. Кроме того, ценности и нормы, ставшие фактами сознания, не всегда обнаруживают себя в поведении (например: религиозные и моральные ценности могут лицемерно декларироваться, не становясь идейным стержнем жизнедеятельности личности). Таким образом, ценности и нормы часто существуют независимо от поведения отдельных людей, хотя и входят составной частью в сложный комплекс социальной действительности.

Иерархии социальных ценностей соответствует определенная иерархия норм. Нормативные системы, подобно ценностям, могут быть согласованными между собой или просто сосуществовать. Внутри каждой нормативной системы существует собственная иерархия.

Между нормами и поступками не всегда существует соответствие. Чтобы подобные несоответствия не превратились в лавинообразное нарастание конфликтов, необходимо использование инструментов определенных санкций (от лат. эапсио — строжайшее постановление; часть правовой нормы, в которой указываются правовые последствия нарушения закона). Эффективность санкций во многом зависит от исхода конфликта ценностей, в основе которого лежит конфликт потребностей и интересов.

Хотя правовые нормы свойственны многим исторически известным государственным образованиям, это не значит, что люди всегда и повсюду признавали их. Вот почему научное представление о праве — сравнительно недавний факт общественного сознания. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сегодня ведутся жаркие споры по поводу норм права, их сущности. Спорщиков условно можно разделить на две большие группы. Представители одной группы отождествляют нормы права с иными социальными нормами. Представители другой группы не желают видеть в нормах права ничего социального в том смысле, что нормы права общечеловечны, а не привязаны к каким-либо определенным социальным интересам.

При отождествлении норм права с социальными нормами моральные или религиозные нормы могут оказаться «правовыми». В таком случае понятие «норма права» теряет всякую специфику.

Многие современные ученые считают: правовая норма — это социальная норма плюс специфический элемент юридического свойства, что подтверждается сравнительно-историческими исследованиями правоведов. Данные исследования свидетельствуют: право как самостоятельный институт появилось тогда, когда сформировались представления о формах собственности и произошел процесс дифференциации ранее единых социальных норм на религиозные, моральные, политические и т. д. К тому же времени относится появление суда как особого социального института, призванного реализовывать правовые нормы для организации нормативных отношений в государственных рамках.

Исторически судебное право явилось одним из важных источников права, хотя со временем суд все больше становился органом применения, а не создания права. Однако творческая роль судебного права сохраняется и в современных правовых системах, поскольку некоторые правовые нормы возникают в результате разрешения конкретного конфликта судебной властью. Судебное решение (прецедент (от лат. ргаесеёепз (ргаесейепйз) — предшествующий; случай, имевший ранее место и служащий примером или оправданием для последующих случаев подобного рода)) создает норму права тогда, когда оно исходит от высокого судебного органа (скажем, Кассационный суд и Государственный совет во Франции, конституционные суды в разных странах).

Наиболее современной формой права является законодательство. Законодательное право знает множество форм, к числу которых могут быть отнесены единоличные акты главы государства, парламентское законотворчество, правительственные декреты, инструкции государственных служб и т. д.

В процессе создания и утверждения права особую роль играет его применение, являющееся функцией тех органов и лиц, которым адресовано применение норм. Это применение ставит перед судебными органами, судьями и другими властными лицами проблему толкования нормы, ибо применение правовых норм никогда не являлось нейтральной операцией. В результате толкований мы иногда получаем дополнительные нормы, которые могут расширить, сузить или изменить действие первоначальной нормы.

Толкование предполагает, что юридический смысл норм должен быть точным, а сами они должны быть взаимосвязаны. Этими вопросами занимается юридическая экзегетика (от гр. — объясняющий, толкующий), использующая те же методы, что историческая наука и лингвистика, поскольку имеет дело (1) с прецедентами и (2) с документами-текстами. Что касается последнего, то юрист должен уметь правильно выбирать и оценивать значение соответствующих терминов. Поэтому судьи заставляют законодателей тщательно и с максимальной ответственностью подходить к определению используемых терминов.

Кроме филологического толкования в юридической науке и практике широко используются и логические методы (индукция, дедукция). Так, например, с помощью дедукции интерпретатор (экзегет, толкователь) выводит из общей нормы все конкретные случаи, которые она способна охватить. Умело применяя индукцию, юрист из нормы, предназначенной для решения конкретного случая, выводит общий принцип.

Сегодня на главенствующую роль логико-методологического инструментария в философии права и юриспруденции претендует модальная логика. Объясняется это не столько расширением сферы логического анализа, сколько невозможностью отождествлять право с законом как некоторым объектом, документально зафиксированным в соответствующей языковой форме. Если такое отождествление осуществить, то, по мнению ученых, квалификация юриста будет исчерпываться его умением записывать или зачитывать текст закона без ошибок. Однако закон может содержать понятия, точный смысл которых далеко неочевиден. Кроме того, в законодательстве порой встречаются противоречия, препятствующие эффективному применению законов. Следовательно, законы в таких случаях нуждаются в комментариях, а здесь без апробированного логического инструментария не обойтись. Все это наводит на мысль, что понятие права требует критического отношения к закону. Критика должна быть конструктивной не только по сути, но и по форме, то есть по своей логической рациональности. Вот почему юридическая наука, занимающаяся вопросами теории права, должна хорошо владеть современным логическим аппаратом, включая аппарат модальной логики.

К сожалению, довольно часто юридические проблемы решаются не за счет использования проверенных научных инструментов, позволяющих установить объективную истину, а в результате споров между представителями различных социальных групп, отстаивающих свои групповые или классовые интересы, свою «правду». В таких случаях побеждает та «правда»,- которая имеет больше влиятельных сторонников, то есть проблема решается за счет волевых усилий. Поэтому ученые охотнее говорят не о науке, а о юридической догматике, подчеркивая тем самым преобладание ценностных факторов над факторами объективными. Здесь надежным подспорьем юридической науке должна являться социология права, анализирующая объективными методами данные ценностные факторы для развития собственного научного самосознания. Это фактически признает и такой западный специалист по теории права, как К. Адомайт, развивая свою теорию достоверности догматических высказываний о праве. Любое догматическое суждение, по его мнению, обладает определенной величиной достоверности или степенью вероятности его приемлемости. Эту величину можно определить путем опроса (фактического или мысленного, опирающегося на соответствующие публикации). Например, можно взять сто случайно выбранных юристов и предложить им одобрить или отвергнуть некоторое суждение по правовому вопросу. Величина достоверности (£) определяется по формуле

1 = (у - п):(у + п),

где у — количество голосов «за», а п — «против». В делителе стоит их сумма, а не 100, поскольку часть опрошенных может воздержаться.

Конечно, замечает Адомайт, величина достоверности ни к чему не обязывает судью, который, не находя ответов в законе, должен следовать прежде всего своей совести, а эта совесть может подсказать иное решение по сравнению с решением, обладающим большей величиной достоверности. Однако практика показывает, что пренебрежение рекомендациями догматики приводит к судебным ошибкам.

Судья как интерпретатор закона не ставит целью немедленно и точно выяснить намерение законодателя, выраженное в тексте закона. Он выясняет, как вообще можно понять текст закона. Поэтому часто пользуется модальными и оценочными суждениями в своей интерпретации закона. Вопрос же о том, какими содержательными (неформальными) критериями следует руководствоваться при толковании закона относится к сфере вопросов лолитики права. Юридический метод дает ответ только на вопрос, какие операции необходимо проделать, чтобы учесть все обстоятельства для выбора оптимального решения. Сюда входят:

(1) тщательное изучение текста закона;

(2) анализ терминов в контексте данного законодательства;

(3) установление мотивов принятия закона;

(4) изучение мнений, высказанных в литературе и судебной практике;

(5) изучение соответствующей литературы и судебной практики;

(6) апробированная догматическая интерпретация;

(7) анализ социальных последствий догматически допустимых решений;

(8) прогнозирование решения суда;

(9) анализ судебной речи с обоснованием решения в интересах одной из сторон (адвокатом или прокурором);

(10) составление проекта судебного решения; (И) анализ принятия решения;

(12) анализ особого мнения судьи.

В реальной жизни недостаток доказательной силы суждений о праве компенсируется авторитетом суда, который сам не доказывает, а только признает право. Суд является последней инстанцией, устанавливающей право в конкретном споре, а не в сфере теоретических словопрений по юридической проблематике. И догматика, и судебная практика дополняют друг друга, поскольку не могут заменить друг друга. При этом они испытывают на себе определенное воздействие общественного мнения, а также давление со стороны определенных социальных групп и властных структур.

Юридическое толкование всегда имеет определенный социальный смысл, так как интерпретатор не может работать изолировано от условий общественной жизни, не может полностью отвлекаться от тех социальных отношений, которые регулирует данная норма. Это особенно хорошо видно при толковании норм конституционного права, когда просто нельзя абстрагироваться от существующего политического режима.

Юридическая наука познает правовые явления с точки зрения констатации, классификации и систематизации норм, правовых институтов и структур, правопорядков. Правовые явления привлекают к себе внимание философов и социологов. Например, юридическая социология (социология права) стремится выяснить причины существования тех или иных правовых норм, связать их с определенными социальными ценностями, интересами, потребностями, а также установить генезис материальных и духовных факторов развития правосознания, установить преемственность правовых институтов и систем.

В современном мире право становится одной из важнейших систем социального управления, благодаря которой осуществляется планомерное и целенаправленное воздействие управляющего субъекта на общественные отношения. В связи с этим особую актуальность приобретает вопрос об эффективности права как в юридическом аспекте (соответствие поведения людей правовым нормам этого поведения), так и в социальном аспекте (достижение социальных результатов, не входящих непосредственно в сферу правового регулирования).

Многие юристы сегодня обеспокоены кризисом права и пытаются найти выход из этого неприятного для них состояния, обращаясь к философии и социологии права.

Что имеется в виду под кризисом права?

Кризис права, по мнению современных юристов и социологов, — это кризис культурных форм государства, отражающий кризис общества, который необязательно затрагивает государство, располагающее и другими, помимо права, средствами самосохранения.

Нынешняя дискуссия о кризисе права в странах Запада приобрела столь большое значение еще и потому, что она имеет глубокий политический смысл, поскольку предполагается, что право — одно из главных, если не главное, орудие демократии. Ставить под сомнение право — значит ставить под сомнение демократию.

Сегодняшнее общество выглядит разбитым на множество фрагментов, самоопределяющихся и самоорганизующихся по отношению к государству. На смену либеральному плюралистическому государству приходит корпоративист-ское государство.

Эти и другие аргументы в пользу философии и социологии права можно было бы и не приводить, так как, например, социология права прочно утвердилась в своих правах, но вот с философией права дела обстоят сложнее в силу причин методологического и политического характера. Будем учитывать, что в СССР не жаловали философию права, да и к социологии права относились боязливо. Объяснялось это «буржуазностью» философии права (например: очень характерна «критическая критика» профессора В. Н. Туманова в адрес философии права, заявлявшего в своей книге «Буржуазная правовая идеология» (Москва, 1971), что «современная буржуазная философия права — это всегда идеалистическая философия права. Ее «возрождение» и развитие обусловлены задачами борьбы буржуазной правовой идеологии с марксистским материализмом») и нелицеприятной для власть предержащих социологической статистикой.