Знаменитый в будущем проповедник, Аввакум Петров, родился в семье священника, любившего «питие хмельное». Очевидно, глубокое религиозное чувство привила ему мать, ушедшая в монастырь после смерти мужа.

Семнадцати лет Аввакум женился на дочери кузнеца. И все бы хорошо, но... Вскоре по неизвестным причинам молодой муж был изгнан из родного села. Перебравшись в другое село Нижегородского края, он пошел по стопам отца и в 1642 году был рукоположен в дьяконы, а через два года — в священники.

Попом Аввакум был белым, то есть имел право жениться. Попадья, кроткая Настасья Марковна, подарила мужу многочисленное потомство.

Издавна велось на Руси жить многим попам не токмо молитвами, но и трудом праведным. Наш поп был не исключение. Сам пахал, сам сеял и жал. А по субботам в сельской церкви пел всенощную, по воскресным дням — обедницу.

Прихожане чтили своего священника. Да и как не чтить. Голос у него звонкий, ум острый. Слово Божие истекает из его уст, аки сладкая вода. К тому же хозяин справный, пример с него брать можно.

Жить бы поживать нашему попу, да больно любознателен и ершист. Несмотря на свое церковное сладкоречив, не нашел он общего языка с местной боярской властью. Вынужден был с женой и новорожденным сыном покинуть родные края и податься в Москву. Потом он, правда, вернулся, но не надолго. Хотя и заручился Аввакум в стольном граде поддержкой царского духовника Стефана Вонифатьева, но видятся ему уже иные духовные дали. Ведь в Москве он сблизился с членами кружка Ревнителей Благочестия. Единомыслие ревнителей благочестия усиливает нравственный смысл его проповедей.

Суров блюститель нравственности Аввакум. Оттого и нелады у него с боярством и боярскими прихвостнями.

Оставив в Нижегородском крае семью, отправляется Аввакум в очередной раз в Москву и начинает служить в Казанском соборе, настоятелем которого является его покровитель Иван Неронов.

Неронов и Аввакум речи произносят горячие. Не страшатся обличать и воеводу Федора Шереметьева, и высокое духовенство за развращенность, пьянство и мздоимство.

Первым поплатился Неронов. Сам патриарх Никон сорвал у него с головы скуфью, после чего бывший настоятель Казанского собора был брошен в темницу Спасокаменного монастыря.

Когда Неронов стал опальным по причине неприятия никоновских нововведений и своих обличительных проповедей, Аввакум подхватил пошатнувшуюся хоругвь и возглавил борьбу с реформаторами. Отказавшись служить в Казанском соборе по новому обряду, он демонстративно переносит службу во двор дома Неронова. Здесь во время всенощной Аввакум был схвачен патриаршим дворянином Борисом Нелединским. Стрельцы сволокли его в кремль на патриарший двор и посадили на цепь. Затем был крепко бит мятежный протопоп. Избитого до полусмерти, в цепях бросили его в телегу и повезли в подземную темницу Андроньева монастыря. В темнице морили голодом и снова люто били.

Не добившись покаяния от упрямого ревнителя благочестия, патриарх Никон указал вести протопопа в Сибирский приказ.

Осенним днем 1653 года начальник Сибирского приказа князь Алексей Никитич Трубецкой в присутствии двух дьяконов объявил протопопу Аввакуму, что за свои великие беспутства ссылается он в город Тобольск.

Какое-то время Аввакум служит в Тобольске протопопом Вознесенской церкви, но в результате доносов приговаривается к ссылке на Лену, которая вскоре заменяется ссылкой в Забайкалье, на границу Монголии. В ссылке умерли двое его сыновей.

Несмотря на весь трагизм своих сибирских скитаний, Аввакум не пал духом. В Сибири и родилась его слава как героя и мученика за правду. Молва о нем дошла до Москвы. Царь Алексей Михайлович, отец будущего Петра I, решил склонить Аввакума на свою сторону и вызвал его из ссылки.

С Ярославской дороги подъехал к Москве протопоп со всем своим семейством, а семейство было немалым — дочери Аграфена, Акулина, Ксения, сыны Иван да Прокоп.

— Благослови, отче честный! — сказал царь, обращаясь к бывшему ссыль-нику.

Приняв благословенье, повел неспешный разговор, предложил в Новодевичий монастырь попом поставить.

Льстит Москва протопопу, щедрыми милостями манит, словно искупая великие обиды.

Растет слава протопопа. А вместе с ней растет и зависть, растут царские опасения, что протопоп может стать духовным наставником врагов монархии. Гневается государь, которому в гордыне своей поп обещает царство немятежное, ежели тот внимать будет его, Аввакумову, слову. Тревожит государя и то, что Аввакум зачастил к боярыне Морозовой, на дворе коей много пришлого люда крутится. Нешто царю такие пастыри нужны? Быть протопопу в новой ссылке!

И вновь поволокли стрельцы протопопа со всей семьей по Ярославской дороге в Вологду, а оттуда в Холмогоры.

В холмогорской земской избе написал Аввакум челобитную царю с просьбой не везти его семейство в далекие северные края, где от холода лютого все помрут. Смилостивился царь и заменил ссылку в Пустозерский острог на ссылку в Окладникову слободу, что ближе к Холмогорам.

Спустя полтора года Аввакум опять появляется в Москве, где в это время проходит Собор с участием представителей восточных церквей.

Собор 1666 года был исключительно из чернецов, то есть монахов; белых священников на Соборе не было.

Аввакума на Собор не приглашали, а востребовали для суда. Двенадцать недель он просидел в ожидании суда на цепи в монастыре в Боровске. Наконец его представили в патриаршью Крестову палату, где заседал Собор под председательством митрополита Новгородского Питирима.

Протопоп был осужден.

В Успенском соборе с него сорвали облаченье под пенье стихиры: «Се Иуда оставляет Христа, шествует ко диаволу». Раскольник предается анафеме. Над его головой звенят ножницы. Падают волосы. Аввакум расстригается.

На следующий день посадили его на телегу и повезли в Николо-Угреши, в монастырь, что поставил еще Дмитрий Донской. Семнадцать недель прожил он там. Потом отвезли его в Боровск к святому Пафнутию в тюрьму. Приковали цепью к стене. Около года томился бедолага в тюрьме в ожидании еще одного суда — суда вселенских патриархов. Тем временем в Москве разгоралась ссора между царем и патриархом Никоном.

Никон рано вступил в монашество, которое закалило его дух и сделало пылким проповедником. Своей способностью влиять на людей он приобрел доверие царя Алексея Михайловича, который сделал сорокасемилетнего Никона всероссийским патриархом. Это был человек сложного характера: капризен, вспыльчив, честолюбив. Но он же умел производить на людей громадное нравственное впечатление. Его тяготила всякая вражда, и он легко прощал врагов, если замечал в них желание пойти ему навстречу. Однако с упрямыми врагами был жесток и беспощаден.

В ноябре 1666 года была завершена подготовка к церковному собору с участием представителей восточных церквей. Среди приглашенных числились патриархи Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, коих звал царь Алексей на Москву, дабы они Никона с патриаршества убрали. Приехали только двое — патриарх Александрийский и патриарх Антиохийский. Турецкий султан, косо смотревший на поездки своих подданных в Москву, не разрешил ехать туда патриарху Константинопольскому. Иерусалимский патриарх пытался пробраться в Москву, но в те смутные времена это ему не удалось.

Священный Собор открылся утром 1 декабря 1666 года в Столбовой избе. Царь обвинил Никона в том, что тот бросил церковь вдоветь на целых девять лет, что в результате его действий возник церковный раскол, вспыхивают мятежи и вообще творится неладное в Русском государстве.

Суд был скор. Александрийский патриарх Паисий, он же Судия Вселенной, завершая судебную процедуру, провозгласил:

— По изволению Святого Духа, по власти моей вязать и разрешать постановляем — Никон отныне не патриарх, священнодействовать не может, он просто монах Никон.

С бывшего патриарха сняли клобук и панагию. Затем монаха Никона стрельцы увезли на Земской двор, откуда 13 декабря его отправили в заточение в Ферапонтов монастырь.

Прошло около полугода и наступил черед Аввакума. 17 июня он предстал перед судом Вселенского Собора. Заседание проходило там же, где был низложен патриарх Никон.

Восточные владыки осудили Аввакума, прокляли и предали его еще раз анафеме, а вместе с протопопом прокляли и отлучили от церкви всех тех, кто смел стоять за исконное предание в вере.

Царским указом от 26 августа 1667 года Аввакум был сослан в низовье реки Печоры, в Пустозерский острог, где ему предстояло пробыть пятнадцать лет в земляной тюрьме. Здесь он возьмется за перо и через верных людей начнет распространять свои «сказки» по всей Руси. Пламенные призывы этих писаний будут способствовать Соловецкому восстанию, будут тревожить людские души.

В 1682 году в Москве собрался очередной церковный Собор. На Соборе было принято решение сжечь четырех узников Пустозерского острога за их возмутительные послания, за хулу на царский дом.

!4 апреля 1682 года на площади Пустозерска поставили четыре сруба, набив их соломой и дровами. Согнали народ и привели узников. Аввакум благословил народ двумя перстами. У других приговоренных к смерти правые руки были отрублены, и они только кивали народу головами и что-то мычали.

Осужденных затолкали в срубы и привязали там. Затем стрельцы торопливо разожгли огонь. Медленно загорелось дерево срубов, повалил дым...

Зело противоречив был протопоп. К тому же склонен был к ереси: любо было ему еретическое учение о снисхождении Христа в ад; рай же в представлении мятежного священника наполнен вполне земными благами. Умел ценить раскольник и посюстороннюю жизнь, хотя она его и не миловала.

Внимающим ему он говорил, что все в мире «наделано для человеков». И в то же время не понимал смысла в расцвете науки и распространении просвещения, метал в адрес новомодных идей громы и молнии. Западные ученые-книжники виделись ему в качестве тех, кто покушается на нерушимость старых обычаев и порядков.

В начитанности ему не откажешь. Его письма и послания свидетельствуют о высоком мастерстве «плетения словес».

Самым знаменитым произведением Аввакума является его «Житие», где он размышляет о своей жизни, о сложных и простых «материях». Считается, что это «Житие» — первый опыт законченного психологического автопортрета в старорусской литературе.

Будучи воспитанным на теории «Москва — третий Рим», Аввакум свято верил в высокую духовную миссию Руси и не желал признавать превосходство греческой церкви, которая не смогла сплотить византийцев для отпора врагам-иноверцам. Масла в огонь подливало и то, что греческая церковь попыталась в первой половине XV века объединиться с католической церковью. Аввакум и другие «ревнители благочестия» опасались вторжения на Русь ненавистной им «латинской ереси», оскорбляющей их чувство национального достоинства. Борьба с новогреческой книжностью, «латинской ересью» и западноевропейской образованностью подчас принимали уродливые формы. Все это было, и от этого никуда не денешься. Историю не переписать. Примем Аввакума таким, каким он был. Поймем это и пойдем дальше. На этот раз наш путь будет пролегать по западным землям некогда единого Отечества.