Серьезное, вдумчивое изучение логики предполагает знание основ философии и методологии научного познания. Без этих знаний логика предстает сухой, абстрактной дисциплиной, весьма далекой от реальных запросов практической деятельности людей. Конечно, можно ограничиться зазубриванием ее технических правил для решения школьных задачек, ответы на которые уже загодя известны, но подобное усвоение материала имеет косвенное отношение к собственно логической науке. Для тех же пытливых умов, которые хотят видеть реальные перспективы и возможные пути развития современной логической мысли, должен подчеркнуть следующее: принимаясь за изучение именно современной логики, очень важно постоянно иметь ввиду, что логика в ее нынешнем виде возникла не в результате схоластических попыток научить всех желающих правильно мыслить и красиво рассуждать, а из решения довольно специфических задач, касающихся укрепления методологических основ математики и других наук, ориентированных на строгие и точные методы познания.

Если речь заходит об основах научного знания, свои права на обсуждение соответствующих вопросов предъявляет философия, которая на протяжении многих веков занималась именно основными, фундаментальными идеями, понятиями и представлениями, так или иначе отражающими наши знания об окружающем мире и человеке. Правда, теперь, когда лргика стала вполне самостоятельной и авторитетной научной дисциплиной, а философия потеряла многие свои полномочия, диалог между философами и логиками не выглядит как общение учителя с учеником. Сегодня они достаточно равноправные партнеры.

Поскольку философия — многодисциплинарная наука, включающая в себя и определенную часть обширной логической науки, и теорию познания, и этику, и эстетику, и другие отрасли знания, постольку во всем своем объеме она не может быть введена в состав проблематики, непосредственно примыкающей к логике. В данном случае вполне достаточно ограничить эту проблематику предметной областью теории и методологии научного познания. Однако и здесь не все так просто, как это может показаться на первый взгляд. Прежде всего следует еще раз подчеркнуть, что нет единой теории познания для всех времен и народов. Кроме того, некоторые философы очень негативно относятся к конструированию теорий познания, ибо полагают, что для современной науки вполне достаточно разработок методологии научного познания.

Несмотря на всю остроту полемики вокруг философских теорий познания, большинство ученых все же высоко оценивают роль данных теорий в решении фундаментальных научных проблем, ибо на собственном опыте не раз убеждались в необходимости осваивать незнакомые им методы познания при выходе на междисциплинарную проблематику, а это значит, что им приходилось сталкиваться с теми задачами, которые так или иначе решались философами, специалистами в области гносеологии и методологии научного познания.

Исключительно важным разделом гносеологии является методология научного познания. Долгое время в философской литературе по гносеологии основное внимание концентрировалось на общих характеристиках процесса познания, на выяснении его связей с формами поведения и практической деятельности людей, тогда как средствам и методам исследования в науке уделялось значительно меньше места в научных трактатах. В XX веке отношение к методологии научного познания существенно изменилось.

Объективно обусловленное сближение разных наук для комплексного решения сложных научно-технических и социально-экономических проблем выявило много общего в тех инструментах познания, которые еще недавно казались совершенно разными. Возникла настоятельная потребность изучить и классифицировать этот инструментарий, анализ которого и составил задачу современной методологии научного познания.

В отличие от психологии научного творчества, которая изучает индивидуальные особенности познавательной деятельности ученого, методология рассматривает общие системы принципов и способов организации научного знайия, описывает универсальные и специфические методы научных исследований, их уровни и т. д. Большую роль в этом деле играет логика, помогающая не только анализировать теоретические структуры научного знания, но и участвовать в его практической реализации.

Применяя методы современной логики, ученые смогли тщательно исследовать проблемы, связанные с разработкой и эффективным использованием формализованных научных языков. Благодаря этому происходит сближение логики и методологии научного познания, их взаимное обогащение и развитие, но вместе с тем сохраняется и определенная автономия этих двух направлений изучения научного знания. Если основной задачей так называемой логики науки является анализ структуры готового, сформировавшегося знания, то методология научного познания анализирует средства и методы процесса познания, которые применяются для получения этого знания.

Методология науки как общее учение о методах научного познания не сводится к описанию и классификации методов научных исследований. В данном случае главной целью является изучение возможностей и границ применения тех или иных научных методов в новых областях науки или в смежных научных дисциплинах, а также уяснение их роли и места в общем процессе научного постижения истины.

По отношению к гносеологии методология научного познания выступает в известном смысле подчиненной дисциплиной, но подчиненной не в смысле диктата со стороны гносеологии, а в смысле анализа и объяснения более локальных вопросов научного освоения действительности. Иными словами говоря, если гносеология ставит своей целью изучение общих закономерностей процесса познания, его уровней и форм, то методология сосредоточивает свои усилия на исследовании конкретных средств и методов научного познания, чтобы выявить их скрытые возможности и тем самым расширить сферу их использования.

При анализе методов познания нельзя не учитывать общих закономерностей процесса познания, но вместе с тем нельзя не учитывать и характерных особенностей научного инструментария, определяемых конкретной предметной областью. В конце концов главенствующая роль принадлежит именно предмету познавательной деятельности, а не методу, поскольку именно предмет познания или практического действия является нашей главной целью и определяет формы, способы и возможности по реализации поставленных целей.

Метод не есть нечто абсолютно самостоятельное, в себе и для себя сущее. Познание есть всегда познание вполне определенных предметов. Предметно не обусловленный метод — это пустой звук. Сила научных понятий, методов научного познания заключена в тех предметах объективной действительности, которые отражаются с помощью этих понятий и методов в нашем сознании. Иначе говоря, метод будет только тогда научно оправдан, когда его «технология» будет отражать закономерности объектов, вовлеченных в сферу человеческой практической деятельности и ставших объектами заинтересованного в них человека. Поэтому для анализа действительности следует обращаться к самой действительности, а не к желаемым представлениям о ней.

Поскольку познание есть познание определенных предметов, то есть предметов, которым положен предел в пространстве, во времени или в наших представлениях о предметном мире, постольку в методологии научного познания большое значение играет теория определений. Эта важная роль теории определения все больше возрастает по мере того, как возрастают требования, предъявляемые к языку науки. С одной стороны, такие требования предъявляет сама жизнь, точнее, промышленная практика в условиях современного научно-технического прогресса (технологическая стандартизация, унификация научно-технической терминологии и т. п.), а с другой стороны, интеграция различных наук для решения комплексных теоретических и практических задач нуждается в нахождении общего языка между специалистами разной научной и технической ориентации. Естественно, в этих условиях теория определений становится весьма практически значимой теорией. Проиллюстрирую это следующим примером.

В XVIII столетии экономическая наука столкнулась с необходимостью изучения массовых явлений. К началу XX века был разработан основной арсенал статистики (методы статистического наблюдения, сводно-табличный метод, метод группировки, индексный метод и др.). Статистика определила в общих чертах и само понятие показателя, хотя в отношении данного понятия до сих пор ведутся споры в среде экономистов и социологов.

В рамках статистики под показателем понимается количественная характеристика социально-экономических явлений, соответственно чему выделяется несколько видов показателей.

Разработка проблемы социальных показателей в социологии опирается на уже имеющийся опыт эмпирических исследований (анкетирование, интервьюирование, наблюдения). Теоретическое обобщение этого опыта позволяет строить системы (матрицы, таблицы) качественных и количественных данных.

Важным направлением на пути построения показателей в социологии является стандартизация методов сбора и анализа информации. Это требует разработки специальных теорий, в терминах которых могут формулироваться исходные социологические посылки. Справедливо считается, что специфика показателей должна заключаться не в форме их представлений (эмпирические данные, числовые величины), а в механизме их получения.

Проблема социальных показателей теснейшим образом связана с проблемой измерения в социальных науках. Измеряемость социальных явлений служит необходимым условием конструирования так называемых социальных переменных и показателей-измерителей. Это условие предполагает разработку специфических индексов (от лат. index — указатель, список; в статистике — относительные величины, характеризующие динамику совокупности, состоящей из прямо несоизмеримых единиц), опирающихся на соответствующую концептуальную модель. Имея в своем распоряжении такие индексы, можно производить операции измерения и строить логико-математические типологии интересующих нас социальных явлений.

Проблема социальных показателей включает в себя сложный комплекс методов и процедур операционализации соответствующих социологических понятий. Под операционализацией понимается трансформация данных понятий в показатели. Здесь не обойтись без опоры на современные логико-методологические теории определений, хотя целиком к логике проблема операционализации социологических понятий не сводится, так как в ряде случаев мы имеем дело с экспериментальной проверкой разработанных нами концепций.

Анализ современной социологической и экономической литературы ясно показывает, что операциональное определение в социологии и экономической науке имеет конечной целью перевод понятий с «размытыми краями» (неясных или не совсем ясных понятий) в точные индексы.

Наиболее характерной чертой большинства попыток создания теории операциональных определений в социологии является стремление связать операции, цель которых состоит в установлении или проверке эмпирического смысла наших теоретических понятий, с принципом эмпиризма. Этот принцип сам по себе бесспорен. Предметом спора являются разные концепции эмпиризма. Особые споры ведутся по поводу теории операциональных определений американского физика-экспериментатора и философа Перси Уильямса Бриджме-на (1882—1961), лауреата Нобелевской премии по физике.

Основой схемы Бриджмена явилось известное обобщение Альберта Эйнштейна (1879—1955) понятия «одновременность». Как известно, до Эйнштейна одновременность считалась свойством двух или больше событий. Это свойство определялось в терминах ньютоновской концепции абсолютного времени. Эйнштейн же доказал, что одновременность не является абсолютным свойством двух событий. По его мнению, речь должна идти о понятии, которое следует реляти-визовать по отношению к измерительным процедурам, осуществляемым «наблюдателем».

Бриджмен резонно считал, что эйнштейновское обобщение понятия одновременности служит великолепным образцом для схематизации так называемого операционального определения. Основная идея заключается в том, что научное понятие в идеале должно быть эквивалентно соответствующему классу операций.

Понятие длины, писал Бриджмен, фиксировано в науке только тогда, когда фиксирована операция измерения длины. Следовательно, понятие длины означает множество операций, с помощью которых в физике определяется длина. В этом смысле научное понятие соответствует множеству операций, характерных для данной формы научно-познавательной деятельности.

Первоначальная версия операционального критерия смысла научных понятий касалась прежде всего терминов описательного характера, то есть терминов, которые в научном языке служат для описания вполне определенных действий, событий, процессов и т. д. Эта версия весьма радикально ограничивала обычную естественнонаучную номенклатуру, из которой исключалась все термины, не связанные с какой-либо эмпирической или экспериментальной проверкой.

Сущность данной версии операционализма состояла в том, чтобы определять каждое физическое понятие посредством лабораторных операций. Позднее, убедившись в негибкости предлагаемого критерия смысла научных понятий, Брид-жмен добавил к лабораторным операциям «карандашно-бумажные» операции, то есть операции теоретического характера. Однако, как считает известный философ науки М. Бунге, Бриджмен не понял, что добавление теоретико-мыслительных операций подрывает позиции операционализма, суть которого заключается в том, что мы можем выдвигать научные идеи и совершенствовать их только при помощи своих рук и приборов.

Благодаря работам логиков и математиков XX столетия современные ученые отказались от совершенно утопической идеи осуществить полную операционали-зацию основных научных понятий. Они вынуждены были согласиться с тем, что в качестве необходимой предпосылки для построения строгих научных определений надо признать наличие в языке науки неопределяемых (исходных) понятий.

Важная функция определения, по мнению Бунге, состоит в том, что оно разделяет множество понятий некоторой предметной области на базисные и производные. В соответствии с этим следует прежде всего определять не основные понятия, а производные. Только после фиксации исходных понятий и исходных аксиом теории мы можем ставить задачу определить статус того или иного понятия в рамках данной теории. И поскольку статус исходного понятия задается теорией в целом, а не какой-нибудь произвольно выбранной из нее формулой, постольку бессмысленно абстрагироваться от внутренне взаимосвязанного контекста, включая теории, обобщающие эмпирический ^материал.

Эмпирическая или экспериментальная проверка научных понятий выводит нас на верификационный критерий смысла научных понятий и предложений (высказываний). Этот критерий не имеет ничего общего с ненаучным использованием слова «верификация» (фр. verification от лат. verus — истинный + facere — делать; проверка истинности теоретических положений), которым любят щеголять дилетанты.

Верификационный критерий смысла научных понятий был предложен известным философом-неопозитивистом Людвигом Витгенштейном (1889—1951) и разработан учеными знаменитого Венского логико-философского кружка (1922—1939). Первоначально этот критерий был связан с так называемыми «предложениями наблюдения». В качестве примеров использования данного критерия обычно приводят не предложения, предполагающие реального наблюдателя, а предложения, которые вовсе не предполагают реального наблюдателя «здесь» и «сейчас» (например: «Прокуратор Иудеи Понтий Пилат, живший много веков тому назад, любил лакомиться по субботам галушками»; «В третьем тысячелетии благодаря потрясающим успехам генной инженерии некоторые люди отрастят ослиные уши и научатся хлопать ими»). Это означает, что первым шагом, который следует сделать при уточнении верификационного критерия, является дифференциация «реального наблюдателя» и «носителя языка». Поэтому сторонники верификационного критерия смысла научных понятий никогда не требовали реального проведения верификации, что следовало из отождествления.«носителя языка» и «наблюдателя», но лишь утверждали саму возможность верификации. Иначе говоря, научное предложение имеет смысл не только тогда, когда оно верифицировано, но и тогда, когда оно верифицируемо в принципе. Относительно последнего можно сказать: «верифицируемо» означает, что верификацию можно как бы спрогнозировать и мысленно представить (скажем, мы можем представить космический корабль, который совершит посадку на один из спутников Юпитера и вернется на Землю).

Данная концепция верификации не создает трудностей в понимании смысла научных высказываний (и не только научных) о недалеком прошлом или ближайшем будущем, поскольку можно себе представить «воспоминание» или «ожидание» какого-либо события.

А можно ли «вспомнить» события в палеозойскую эру, когда человека не было?

Конечно, нельзя. Поэтому понятие «представимый» имеет очевидный недостаток.

Отказ от психологизма в выработке надежного верификационного критерия привел к понятию «логически возможного», то есть некоторые высказывания имеют смысл тогда и только тогда, когда их верификация логически (принципиально) возможна.

Однако и «логическая возможность верификации» не обеспечила точного определения свойства «иметь смысл» применительно к научному высказыванию (предложению).

Более оригинальную модификацию верификационного критерия смысла предложил в свое время известный философ науки неопозитивистской ориентации Рудольф Карнап (1891 —1970), который в противовес требованию полной верификации всех научных понятий выдвинул идею «подтверждения». Под «подтверждением» им понимался ступенчатый процесс, в ходе которого последовательно уточняются наши знания смысловой характеристики научных понятий.

Бриджмен тоже попытался сделать свой вклад в переосмысление познавательных возможностей научных понятий, определив значение научных терминов как совокупность операций. Однако и его попытка не увенчалась успехом, хотя и помогла осознать наличие операциональных функций у некоторых научных понятий.

Как видим, проблема определений научных понятий весьма актуальна не только для современной философии науки и методологии научного познания, а и для таких наук, как физика, социология, экономика.

По мнению ученых, следует различать два аспекта определений. Первый аспект связан с формально-логической теорией определений, изучающей общие условия и механизм выработки определений в языке научно-теоретического познания. Второй аспект касается конкретных способов применения определений в практике научных исследований, а также и в других формах практической деятельности людей.

Именно реальная практика научных исследований убедительно свидетельствует, что в ряде случаев мы не только вводим с помощью определений новые термины, но и довольно часто с помощью аналогичных процедур определения исключаем из языка науки термины, связанные с устаревшими или ошибочными научными представлениями, а также с уровнями познания (процедуры интерпретаций).

Но и это еще не все. Вопрос о введении или исключении научных терминов теснейшим образом связан с логико-методологическим вопросом о введении и исключении абстракций.

Как писала С. А. Яновская (1895—1966), известный советский математик, логик и философ, чтобы наука могла служить решению практических задач людей, она должна не только уметь строить абстрактные объекты, но и заменять их конкретными представителями, то есть не только вводить абстракции, но и правильно исключать их. Образно говоря, нельзя съесть абстрактный «плод», можно съесть только конкретный объект, подпадающий под общее понятие. Из этого следует, что со всяким абстрактным понятием в науке должны быть связаны правила его введения и исключения.

В некоторых случаях (особенно для простейших абстракций типа «плод», «мебель» и т. п.) правила введения и исключения абстракций формулируются без особых затруднений. Это зафиксировано в современных теориях определений, где различают правила введения новых абстракций по определению («определяющие аксиомы») и правило их исключения («правило сведения по определению»).

Отыскание модели (или интерпретации) для теории, подчеркивала Яновская, представляет собой особенно важную задачу, известную как исключение абстракций. Это может показаться странным, но тем не менее следует иметь в виду, что формализация теории и приведете поясняющих примеров также относится к числу способов исключения абстракций высоких порядков. Дело в том, что в данном случае формализация является как бы «выжимкой» из так называемой содержательной теории, той «выжимкой», которая исключает ряд абстрактных, но неформализуемых понятий, устанавливая тем самым возможные логические границы содержательной теории и значение ее формализуемых понятий.

Не всякую абстракцию можно тем или иным образом исключить (интерпретировать), но это еще не является свидетельством ее ущербности или неистинности. Невозможность подобного рода исключений свидетельствует лишь о том, что исходное введение абстракций представляет собой известное огрубление, упрощение, некоторую идеализацию действительности. Поэтому обратный путь от теории к действительности, то есть путь от теории к практике, бывает весьма тернист. Иногда он лежит через ряд других теорий (теоретических моделей), а здесь без знания теории определений никак не обойтись. Именно теория определений помогает наводить мосты между различными теоретическими конструкциями.