Сегодня растущий интерес к социологии и философии права проявляют ученые разных гуманитарных дисциплин республик бывшего Советского Союза, понявшие, что объявление этих дисциплин «выдумками загнивающей буржуазии» привело к резкому снижению теоретического и культурного потенциала юридической науки в СССР.

Большевистский переворот 1917 года, сметая прежние государственные институты, нанес чувствительный урон развитию правовой культуры в СССР.

Не успев окрепнуть, демократические правовые институты были частично разрушены, а частично перенацелены на осуществление задач диктатуры пролетариата в непролетарской стране. Отныне роль права должна была состоять в том, чтобы служить орудием построения общества, лишенного эксплуатации человека человеком. О других формах эксплуатации умалчивалось, но не сознательно, а по той простой причине, что не была определена роль «отмирающего» государства в системе других «неотмирающих», но «загнивающих» буржуазных государств. Вернее, пролетарскому государству отводилась незавидная роль «пороховой бочки» для осуществления мировой пролетарской революции.

Люди, шедшие в авангарде социалистической революции, окрашенной коммунистическими утопиями, испытывали крайнюю степень недоверия к буржуазным юристам, к буржуазной социологии и философии права, хотя некоторые из них сами были юристами (скажем, В. И. Ленин), и пытались прямо выводить нормы права из философии марксизма, которая делала излишней особую философию права. Но между философией как таковой и правом не существует прямых и однозначных отношений. Не замечая этого* юристы новой генерации формировали свои доктрины под преобладающим влиянием политических руководителей и их идеологических манифестов.

Особенно негативное влияние на складывающуюся традицию советского правоведения оказала практика «военного коммунизма». У многих исследователей советской истории этого периода складывается впечатление, что строители нового общества хотели сразу перепрыгнуть в коммунизм, минуя первую фазу коммунистической социально-экономической формации — социализм. Характерно, что в первой Конституции РСФСР 1918 года нет даже слева «государство». Вопреки марксистскому учению о государстве, которое при социализме не отменяется, а постепенно отмирает в том смысле, что исчезает репрессивная функция государства, основанного на частной собственности (подавление одного класса или классов другим), тогда как другие функции постепенно переходят в ведение общественных организаций, многие идеологи первых месяцев и лет Советской власти (представительной власти, то есть власти, представляющей интересы различных классов, слоев и социальных групп), столь охаиваемой ранее большевиками за ее противостояние идее диктатуры пролетариата, попытались лихо «упростить» проблему. В результате репрессивная функция традиционного типа государства не только не исчезла, а еще более усилилась. Одновременно усилилась эксплуатация трудящегося человека, но не человеком, а безличным государственно-бюрократическим аппаратом. В этих условиях повседневной практикой стали внесудебные расправы над противниками и просто не сочувствующими новой власти. Что же касается советских судов, то они выносили свои решения, руководствуясь «революционно-классовой совестью», а не формальными процедурами. Вследствие этого право оказалось растворенным в искусственно сконструированной «пролетарской морали», усеченной до куцых фраз с карательными призывами. Нормы этой карикатурной до кровавых слез морали ложились в основу норм права. Результаты известны.

В недавнем прошлом историки советского уголовного права писали: некоторые советологи отстаивают зловредный тезис о том, что отсутствие Уголовного кодекса (УК) в первые годы Советской власти было сознательным актом Советского государства, ибо созданный таким образом «правовой вакуум» позволял безжалостно бороться с классовыми противниками. Лукавили эти историки, так как хорошо знали и даже сами стыдливо отмечали тот факт, что значительная часть идеологов большевизма выступала против создания УК, мотивируя это непредсказуемыми формами классовой борьбы в настоящем и будущем (таково было мнение А. А. Пионтковского (1898—1973), признанного мэтра советской юридической науки, члена-корреспондента АН СССР (1968)). Некоторые так называемые юристы с прямолинейной откровенностью высказывались против кодификации уголовного права на III съезде деятелей советской юстиции в 1920 году, ссылаясь на то, что «революция еще не закончена». А на съезде работников юстиции Петрограда и Петроградской губернии 27 — 29 декабря 1920 года один из основных докладчиков заявил, что в социалистическом государстве «не может и не должно быть Уголовного кодекса, ибо, если бы таковой был, пролетарское право многое бы потеряло». К этому следует добавить: на II Всероссийском съезде председателей революционных трибуналов, состоявшемся в апреле 1920 года, была принята резолюция «По вопросу о мерах наказания, налагаемых трибуналами», где четко говорилось, что создание особого УК и шкалы наказаний по определенным преступлениям для дел, рассматриваемых в трибунале, признается принципиально нежелательным.

Характерно, что только в конце 30-х годов, когда сталинский террор достиг небывалых масштабов, началось срочное преодоление нигилистического отношения к уголовному праву. Одни из теоретиков юридической науки, подгоняемые страхом, питали слабую надежду на «букву» закона, тогда как другие холуйски пытались замаскировать вопиющее беззаконие этой самой «буквой». А ведь совсем недавно, в конце 20-х годов, некоторые из них призывали к ликвидации в советском уголовном законодательстве точных составов преступлений в целях расширения прав суда в области определения круга наказуемых деяний. Выразителями этих взглядов были профессора: П. В. Кузьмин, С. Я. Булатов, А. Я. Эстрин и др. Подобную точку зрения разделял и Н. В. Крыленко (1885—1938), занимавший в то время пост народного комиссара юстиции РСФСР.

Новая экономическая политика (НЭП) вселила надежды ца восстановление правовых институтов, на разграничение «пролетарской морали» и права. В этот период были приняты такие важные кодексы, как Гражданский и Гражданско-процессуальный, Уголовный и Уголовно-процессуальный, а также Земельный кодекс и Кодекс законов о семье. Одновременно была создана прокуратура, призванная осуществлять строгий надзор за соблюдением принципов социалистической законности всеми органами управления и отдельными гражданами.

К сожалению, время, отпущенное на НЭП, оказалось весьма непродолжительным. Хотя принятые в этот период кодексы и остались затем в силе, но были до неузнаваемости искажены последующими постановлениями, дополнениями, поправками, которые трансформировали диктатуру пролетариата в диктатуру одной личности.

Имеется множество причин всенародной трагедии сталинского управления СССР. К их числу относится традиция неуважительного отношения к юриспруденции и правовому государству, которая, несмотря на всю демократическую «трескотню», процветает и по сей день, примером чему служит институт президентства в «самостийных» государствах СНГ, больше смахивающий на институт диктатуры исполнительной власти, желающей продлить срок своего пребывания у власти как можно дольше.

До 1917 года это неуважительное отношение к юриспруденции проявлялось в том, что большая часть народных масс видела в законах только царское своеволие и унизительный способ бездушно-административного командования людьми. После Октябрьского переворота, позднее назйанного громким словом «революция», когда было провозглашено уничтожение буржуазного государства и права с последующим стремительным отмиранием правового государства, это мало шокировало массы. Их скорее удивило другое, а именно: утверждение принципа социалистической законности в период НЭПа.

Сравнение происшедшего в СССР с развитием европейских социалистических стран показывает, что ни в одной из европейских социалистических стран не наблюдалось попыток отменить все. старое право в целом, как это было сделано в России после октября 1917 года. В этих странах были сломаны лишь экономические и политические структуры, но сохранено многое из предшествующей теоретической и практической юриспруденции. Правда, старые законы часто толковались по-новому и порой весьма произвольно.

Сегодня никто всерьез не поверит в то, что можно едва ли не безболезненно заменить право «революционным правосознанием». И тем не менее еще с большим трудом возвращается к нам исходный смысл правового государства. Отчасти эти трудности объясняются нашим незнанием истории институтов, призванных обеспечивать действие принципа законности. Мы порой взираем на эти институты как на нечто от века данное. Так, например, обстоит дело с институтом прокураторы.

Мало кто знает, что в годы Советской власти был возрожден старинный институт прокуратуры, созданный еще царем Петром Великим в 1722 году. Этот институт призван был укреплять центральную власть жесткими бюрократи-ческо-правовыми мерами. С введением в силу указа о создании в империи прокуратуры во все воеводства были назначены государственные чиновники, чтобы выполнять функцию недремлющего «царева ока», бдительно следящего за местным управлением. Петровскую прокуратуру ликвидировали только в 1864 году, когда была принята идея создания прокуратуры французского типа и учреждены суд присяжных, выборный мировой судья, адвокатура. Этот тип прокуратуры упразднили в ноябре 1918 года вместе со старыми судами. Только в 1922 году была воссоздана прокуратура, во многом напоминающая «царево око». Эта прокуратура призвана была осуществлять правовой контроль над всей административной иерархией и в единстве с партийным аппаратом способствовать упрочению централизованной власти, порой в ущерб относительной автономии местных Советов.

Данный тип прокуратуры ставит в очень невыгодное положение институт адвокатуры, ибо прокуратура стремится крепче пристегнуть к себе адвокатов, умаляя их функцию заботы об интересах обвиняемых и возвеличивая их роль в качестве ревностных помощников правосудия.

Фактически до развала СССР деятельность адвокатов рассматривалась как вполне соответствующая духу сталинской модели социализма, устремленного в коммунизм, и ее слегка модифицированному «фасаду». Это означает, что адвокаты должны были помогать судье и прокурору в ущерб интересам своих клиентов, но во имя торжества социалистической законности. Нетрудно догадаться, что в условиях тотального попрания законности адвокат становился довольно мрачной фигурой, хотя бы в плане морального осуждения своего подзащитного. Последнего иногда было вполне достаточно, чтобы осудить «аморального» гражданина не по моральным нормам, а по «правовым».

Конечно, честный адвокат не должен фальсифицировать истину, но в равной мере он не должен желаемое судом выдавать за действительное, то есть адвокат должен строго блюсти и всеми силами отстаивать принцип презумпции невиновности своих клиентов, выявляя отклонения от объективной истины в обвинительных речах и материалах. Подобный адвокат воплощает в себе определенную философию права, в центре которой находится не человек вообще, а живая человеческая личность с ее сильными и слабыми сторонами.